Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

В августе 1936 года в Москву отозвали военного атташе СССР в Великобритании комкора Витовта Путну. Успел ли он заглянуть в жандармскую папку и узнать, что Иосиф Сталин был осведомителем охранки, неизвестно. Но 20 августа Путну арестовали.

7 сентября 1936 года газета «Вечерняя Москва» поместила статью о самом посещаемом тогда спектале Театра Революции:

«“Умка белый медведь” наглядно показывает, как проникает цивилизация в культурно отсталые районы Советского Союза».

А поэта-лефовца Бориса Кушнера, отбывавшего наказание в Верхнеуральской тюрьме особого назначения, 4 сентября вдруг посадили в тюремный вагон и повезли в Москву – на новое разбирательство.

15 сентября 1936 года на киноэкраны Советского Союза вышел фильм «Дети капитана Гранта», в котором звучала песня композитора Исаака Дунаевского на слова поэта Василия Лебедева-Кумача. И по всей стране начали разноситься песенные строки:

К кому обращались авторы песни? К энкаведешникам? Ведь это они «искали» и всегда «находили» врагов, это они «добивались» признаний от задержанных и весело «смеялись», когда эти «признания» получали.

В день выхода на экраны страны этого фильма (15 сентября) был арестован поэт и прозаик Константин Аристархович Большаков – тот самый, что ещё в царское время был активным футуристом и выступал с чтением стихов вместе с Владимиром Маяковским.

А газета «Советское искусство» неожиданно обрушилась на пьесы Ильи Сельвинского «Теория вузовки Лютце» и «Пао-Пао», написав:

«Обе пьесы беспомощны в театральном отношении и никчёмны в идейном. Поэтому они и не идут…

Сельвинский отрицает принципы социалистического реализма в поэзии…

Теперь Сельвинский козыряет “Умкой”».

На эту критическую статью Илья Сельвинский особого внимания не обратил – ведь он уже завершил поэму, которую назвал «Челюскинианой», и в которой были звонкие строки о вождях:

А Генрих Ягода в тот момент продолжал наслаждаться доставшейся ему властью.

Александр Орлов:

«Ягода не только не предвидел, что произойдёт с ним в ближайшее время, напротив, он никогда не чувствовал себя так уверенно, как тогда, летом 1936 года… Не знаю, как себя чувствовали в подобных ситуациях старые лисы Фуше и Макиавелли. Предвидели ли они грозу, которая сгущалась над их головами, чтобы смести их через немногие месяцы? Зато мне хорошо известно, что Ягода, встречавшийся со Сталиным каждый день, не мог прочесть в его глазах ничего такого, что давало бы основание для тревоги».

В сентябре 1936 года уже не было каждодневных встреч Ягоды со Сталиным, потому что вождь столицу покинул. Но подслушивание правительственных разговоров, организованное наркомом внутренних дел, продолжалось. Через полгода Ягода скажет:

«Ягода. – Я помню, в частности, что в сентябре 1936 года Волович подслушивал разговор между Сталиным, находившимся в Сочи, и Ежовым. Волович мне доложил об этом разговоре, сообщил, что Сталин вызывает Ежова к себе в Сочи».

Тщательно взвесив все факты, которые поставляла ему команда Ежова, отдыхавший у Чёрного моря вождь, видимо, решил, что после того как он «убрал» Зиновьева и его сторонников, надо убрать и тех, кто убирал зиновьевцев. И 26 сентября находившиеся в Сочи Сталин и Жданов отправили в Москву шифротелеграмму:

«ПК ВКП(б). Тт. Кагановичу, Молотову и другим членам политбюро ПК. Первая. Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудел. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока ОГПУ, опоздав в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство представителей НКВД… Замом Ежова в наркомвнуделе можно оставить Агранова… Что касается КПК, то Ежова можно оставить по совместительству… Ежов согласен с нашими предложениями… Само собой понятно, что Ежов остаётся серетарём ПК».

В тот же день 44-летнего Генриха Ягоду сняли с поста наркома НКВД и назначили наркомом связи. Вместо него был поставлен 41-летний Николай Иванович Ежов, оставшийся секретарём Η,Κ и главой Комиссии партийного контроля (КПК). Образование у нового наркома было «незаконченное низшее».

Вальтер Кривицкий:

«Когда он занял кресло Ягоды, он взял с собой сотни две своих надёжных “ребят” из числа личного сталинского ОГПУ».

В НКВД наступила новая («ежовская») пора.

Генрих Ягода был потрясён случившимся. И не только потому, что должность наркома связи говорила о полном крахе его головокружительной карьеры. Настораживало то, что ему предстояло прийти на смену Алексею Рыкову, бывшему главе Советского правительства, чьё имя упоминалось на недавнем процессе Каменева и Зиновьева. Это было страшным предзнаменованием. К тому же лишение Ягоды высокого поста лишало его и престижнейшей кремлёвской квартиры – ему сразу заявили, что её необходимо срочно освободить. И дачу тоже.

Через полгода, давая показания на допросе, Ягода сказал и о том, какое мщение он готовил своему преемнику:

«Ягода. – Я вёл подготовку убийства Ежова по двум линиям. Я дал задание Воловичу подготовить террористический акт, и такое же задание я дал Иванову Лаврентию.

Воловичу я дал задание в последних числах сентября 1936 года перед отъездом моим в отпуск. Разговор у нас произошёл в моём служебном кабинете в НКВД в тот день, когда Волович, по моему распоряжению, снимал у меня подслушивающую аппаратуру у телефонов. Я сказал Воловичу: “Подумайте о возможности убрать Ежова…” Он ответил, что займётся этим».

А «Лаврентий Иванов» предложил Ягоде свой способ устранения Ежова:

«Он сказал, что у него имеется такой яд, очень удобный для отравления кабинета, так как запаха не имеет, действует медленно, но смертельно, не оставляя следов отравления».