Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

Синее окно на потолке пропускало сквозь треснутую раму тирианское излучение. Свинцовый переплет изображал кричащего ворона.

Кликит был настороже, но в душе улыбался. Он обрел убежище в одном из разрушенных храмов Киркеи, восточной богини Митры. Наконец-то ему повезло. Именно на поиски Митры отправился Кликит бессчетные дни, если не недели назад.

В углу потолок обрушился. Вода сочилась по стене, белея известковым налетом по краям. Лужа на полу переполнялась, вытекала тонкой струйкой, снова переполнялась, подрагивая в синем свете. Глядя на отражение разрушенного потолка, Кликит размышлял, откуда исходит свет, ибо, когда не вспыхивала молния, снаружи было темно.

Он дошел до конца стены, заглянул за нее — и у него перехватило дыхание.

Посередине на белом песке ровным немигающим светом горела бронзовая жаровня. Вокруг резных ножек валялись рубины, золотые цепи, вороненые клинки в изумрудах и серебряной резьбе, короны, украшенные сапфирами и аметистами. Каждая мышца в теле Кликита задрожала. Каждый атом в его грубой душе затрепетал. Он бросился бы к жаровне, схватил столько драгоценностей, сколько смог унести, и рванул бы наружу, во тьму, где бушевала гроза, но у дальней двери возникла фигура.

Женская.

Сквозь белое покрывало Кликит разглядел алые соски, а когда женщина ступила на белый песок, оставляя четкие отпечатки, — изгиб бедра.

У нее были черные волосы и синие глаза.

— Кто ты, странник?

А ее лицо…

— Я Кликит… вор, госпожа. Признаюсь, я зарабатываю этим на жизнь, только я не очень хороший вор, скорее, очень плохой… — Что-то в изгибе ее высоких скул, ее слегка раздвоенного подбородка толкало его на откровенность. — Но вам не следует бояться меня, госпожа! Ни в коем случае! Вы?..

— Я жрица Киркеи. Зачем пожаловал, Кликит?

— Я… — Пыльный, в лохмотьях, Кликит приосанился, явив взору все четыре фута одиннадцать дюймов росту. — Я любовался вашими драгоценностями.

Она рассмеялась. Кликит удивился, как изо рта могут вылетать такие нежные звуки. Улыбка появилась на его небритом лице — улыбка удивления, смущения, грубая имитация ее улыбки.

— Эти драгоценности ничто по сравнению с истинными сокровищами храма, — промолвила она, взмахнув тонкой рукой, а при виде ее тщательно отполированных ногтей Кликиту захотелось спрятать свои грубые руки под грязным плащом.

Его взгляд метался между драгоценностями, сваленными перед ним (рядом с ним! позади него!) и женщиной, которая говорила о них с таким пренебрежением. Хотя жаровня горела ровным светом, в черных как смоль волосах жрицы танцевали синие искорки.

— Откуда ты? — спросила она. — Куда идешь? Ты хочешь увидеть истинное сокровище храма?

— Я жалкий вор, госпожа, но уже много дней я ничего не крал! Я живу с того, что выужу из карманов богатеев на ярмарках в Войдрире, что плохо лежит в доках Лейярда или в роскошных садах пригородов Джавало. А недавно я услыхал о сокровищах Митры, вот и решил взглянуть собственными глазами…

— Ты совсем рядом с Митрой, маленький воришка.

Она задумчиво подняла руку и почти соединила большой и указательный палец, словно держала что-то такое же тонкое, как ее прозрачные одежды.

И Кликит внезапно решил: а ведь она держит мою жизнь, мое счастье, мое будущее — все, что я когда-либо хотел и не осмеливался хотеть.

— Ты устал, — промолвила жрица, уронив руку. — Позади долгий путь. Я дам тебе еду, дам отдых, более того, покажу твое истинное сокровище. Ты этого хочешь?

Задние зубы Кликита ныли почти непрерывно, а сегодня утром он заметил, что один из передних (рядом с тем, что выпал месяц назад) шатается, если надавить языком. Он стиснул челюсть, сглотнул и снова открыл рот.

— Вы… так добры ко мне, — пробормотал он, прижимая два пальца к ноющей челюсти и едва сдерживая слезы. — Надеюсь оправдать ваше доверие.

— Тогда следуй за мной. — Она отвернулась с улыбкой, которую он отчаянно захотел увидеть еще раз, чтобы понять, издевается она или всерьез. Одно он знал твердо, шагая вслед за жрицей: ее улыбка сводила с ума своей двусмысленностью.

Затем он посмотрел вниз и содрогнулся. Тонкие ступни с алебастровыми пальчиками и розовыми пяточками оставляли на белом песке не привычные глазу следы, а… Кликит всмотрелся. Птичьи лапы? Нет, кости! Это были отпечатки ног скелета!

Кликит всматривался в отпечатки, пытаясь соображать быстро и отстраненно. Если он начнет подбирать камешки и осколки гипса, она заметит. Раз, другой, третий он подхватил с земли горсти песка и сунул в плащ, остановился, скрутил концы плаща, смастерив своего рода дубинку, и спрятал ее за спиной. Под следующей аркой женщина обернулась, махнула ему рукой, но его так трясло от страха, что он не разглядел ее улыбки. Кликит поспешил вслед за ней, крепко сжимая песочную ношу.

Перешагивая высокий порог, он подумал: если она колдунья или призрак, что ей моя песочная дубинка?

Другая жаровня заливала пространство залы синим светом. Кликит быстро вошел, рассудив, что попытка не пытка. Но когда он приблизился к женщине, она промолвила, не оборачиваясь:

— Настоящее сокровище этого храма — не его драгоценности. Они ничтожны, как песок, что усеивает плиты. Драгоценности меркнут перед тем, что скрыто в этих стенах. — Больше она не улыбалась. Теперь в ее глазах, мерцающих в синем свете жаровни, читалась мольба. — Скажи мне, Кликит, скажи, маленький воришка, что тебе желанней всех драгоценностей мира? — (За поворотом свет стал красным.) — Чего ты хочешь больше, чем денег, вкусной еды, красивой одежды, замка с рабами…

Кликит выдавил щербатую улыбку:

— Для меня мало что на свете сравнится с вкусной едой, госпожа!

Это была увертка. На свете осталось не так много еды, которую он мог жевать, не испытывая мучительной боли. Уже давно одно упоминание о еде вызывало раздражение и неотвратимый ужас.

На ее лице мелькнул отблеск прежней улыбки.

— Не верю, что ты и впрямь голоден, Кликит…

Она угадала. Вместе со страхом аппетит, и так нежеланный, сошел на нет.

— Я так голоден, что готов съесть медведя, — соврал он, сжимая за спиной куль, набитый песком.

Женщина отвела глаза.

Он уже хотел было размахнуться, но жрица, оглянувшись, свернула под арку.

Кликит потащился за ней, ощущая странную слабость в коленях. В этом мутном желтоватом свете лицо женщины постарело, а в чертах проглянуло нечто большее, чем возраст.

— Сокровище, настоящее сокровище этого храма, есть то, что вечно, смертоносно и свободно от смертных уз, то, чего многие искали, но мало кто обрел.

— И… и что же это такое?

— Любовь, — ответила она, и ее улыбка, прежде чем он сообразил, почему она улыбается, рассыпалась смехом.