Последнее «долго и счастливо» - Соман Чайнани

И только теперь профессор Доуви дала себе волю и заплакала навзрыд, припав к груди своей лучшей подруги.

Софи тихо поднялась и отошла, оставляя их вдвоем.

Агата по-прежнему ждала ее у границы Гавальдона.

Софи подошла, встала рядом, и они молча наблюдали за тем, как Доуви обнимает мертвое тело леди Лессо. Леоноры Лессо.

Софи сжала ладонь Агаты.

Агата осторожно пожала ладонь Софи.

– Где Тедрос? – наконец нарушила молчание Софи.

– Собирает всех, чтобы мы могли отправиться в школу, – ответила Агата. Она быстро нашла Тедроса глазами – он вместе с Ланселотом усаживал Равана, профессора Анемон и других раненых на спины немногочисленных уцелевших животных принцессы Умы. – Так много пострадавших, что потребуется помощь других учителей.

– Пойдем и мы поможем, – сказала Софи, но Агата остановила ее.

– Попозже, – сказала она. – Сейчас тебя ждет более неотложное дело.

Софи взглянула за плечо своей подруги и увидела Стефана, стоявшего чуть поодаль вместе с остальными горожанами.

У Софи защемило сердце.

Она подошла к Стефану, и тот, не говоря ни слова, прижал дочь к своей груди.

– Прости, – всхлипнула Софи. – Прости меня… папа.

– Это ты меня прости, – ответил Стефан. – Не думай, я не ненавидел тебя. Никогда, что ты! Знаешь, я пытался стать тебе хорошим отцом… Честное слово, очень старался…

– Ты им и был, – шмыгнула носом Софи. – Ты всегда был хорошим отцом.

– Я очень люблю тебя, – прошептал Стефан. – Ты мое дитя, Софи.

Стефан заметил, что Агата тоже плачет, глядя на них.

– Иди к нам, Агата, – позвала Софи, вытирая мокрые от слез щеки.

Агата подошла и, тоже обняв Стефана, прижалась к нему и, как Софи до этого, намочила слезами рубашку у него на груди. Она хотела так много сказать ему, рассказать все-все, но, перехватив взгляд Софи, поняла, что лучше этого не делать. Они с Софи не сказали ни слова, но подумали об одном и том же, и на какой-то момент у них появилось все, о чем они мечтали. Две девушки, две лучшие подруги, две сестры стояли на границе двух миров, прижавшись к своему отцу, став наконец единым целым. Семьей…

Агата с улыбкой взглянула на Стефана, а затем осторожно отодвинулась от него…

Стефан все еще продолжал улыбаться, улыбались и стоявшие у него за спиной горожане, но их тела уже становились для Агаты и Софи прозрачными, и весь Гавальдон начал расплываться, исчезать в лучах ослепительного белого света.

Стефан удивленно поднял голову и увидел спускающийся с неба защитный барьер.

Софи схватила Агату за руку и потянула дальше от Стефана.

– Нет. Останься с нами, Софи… – умоляющим тоном произнес Стефан. – Останься со своей семьей!

– Я люблю тебя, папа, но у тебя теперь новая семья, – ответила Софи, блестя полными слез глазами. – Семья, которую ты заслужил, выстрадал… Семья, которая сделает тебя по-настоящему счастливым, – она крепче прижала к себе Агату. – И новая семья теперь у меня. Семья, которая и меня наконец сделает счастливой. Так что не волнуйся за меня, папа! И прошу тебя, не оглядывайся назад. Никогда не оглядывайся назад.

– Нет… Софи, нет, – Стефан протянул руку вслед за дочерью, и в этот миг их разделил опустившийся до земли барьер. – Постой!

Сквозь его пальцы просочился свет.

И Стефан исчез из виду вместе с Гавальдоном и всеми его обитателями.

Софи встала пораньше, чтобы увидеть, как взойдет солнце.

Завернувшись в шерстяное одеяло, она стояла у балюстрады сада Мерлина на крыше школы Добра в окружении выстриженных из живых кустов скульптур, изображавших сцены из истории любви ее лучшей подруги, и смотрела на ослепительно яркий огненный шар, медленно поднимающийся над горизонтом и красящий в пурпурный цвет легкие утренние облака. Оказывается, она уже успела забыть, как выглядит настоящее солнце, как ярко оно светит, как приятно согревают кожу его золотистые лучи.

Свет зари зажег алые блики на голубых стеклянных башнях Чести и Смелости, розовых башнях Милосердия и Безупречности, соединенных между собой ярким крытым переходом. Такие же блики играли и на расположенных вдали, за озером, башнях Коварства, Обмана и Предательства. Смерть Директора восстановила школу Добра и школу Зла в прежнем виде, хотя воды Озера-на-Полупути еще не успели очиститься от яда и потому над ними до сих пор курились жиденькие струйки омерзительного зеленоватого тумана.

Все хлопоты по восстановлению взял на себя Мерлин, а в самой школе тем временем шло перераспределение всегдашников и никогдашников по классам.

Почти всю ночь старый маг вместе с Динь-Динь провозился с башней Директора школы, которую нужно было вернуть из Синего леса на ее прежнее место посередине озера. Дело шло с трудом, потому что, во-первых, волшебная пыльца Динь от времени потеряла большую часть своей силы и могла передвигать башню лишь со скоростью улитки, а во-вторых, Динь все еще не до конца привыкла к новому крылу, сооруженному для нее Мерлином из крыла голубой бабочки, которую он нашел в кабинете декана.

По настоянию Мерлина первую послевоенную ночь все ученики провели вместе в более уютной и обжитой школе Добра, переселять никогдашников в замок школы Зла решили чуть позже. Преподаватели обеих школ до поздней ночи помогали лечить и перевязывать раненных в бою учеников и сказочных героев, а те, кому повезло остаться целым и невредимым, наконец-то, впервые за долгое время, наелись от души. Волшебная шляпа Мерлина приготовила на ужин куриные котлеты, овощной суп, салат из зелени и пирог с малиной. Если кто-то из преподавателей и жалел о гибели Директора, то вида не подавал, тем более что после смерти леди Лессо предстояло выбрать нового декана школы Зла. Правда, большинство преподавателей заранее склонялись к тому, что новым деканом станет профессор Мэнли. Он и сам был настолько в этом уверен, что еще ночью начал делать перестановку в ее кабинете.

Солнце забежало за тучку, сразу похолодало, и Софи, отойдя от перил, прислонилась к кусту, изображавшему Тедроса, приглашающего Агату на Вечер Талантов. Пристроившись между их выстриженными из листьев головами, Софи прикрыла глаза, наслаждаясь покоем, свободой и одиночеством.

Она понимала, что никогда по-настоящему не любила Рафала, как бы ни обманывала себя, как бы ни убеждала себя в обратном. Она его не любила, нет, просто использовала, пытаясь залечить свои душевные раны… Собственно говоря, точно так же использовал ее и он сам. К счастью, теперь это наваждение кончилось и Рафал исчез навсегда, как и его кольцо, без которого ее палец казался таким… голым, если можно так сказать о пальце.