Замри, умри, воскресни - Мэриан Кайз

— Может, встретились бы как-нибудь? — предложил Марк. — Выпили бы по-приятельски?

— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно.

Неожиданно он выпалил:

— Даже теперь я каждый день задаю себе вопрос: как я мог быть таким идиотом? Эгоистом, который все время думал о нас, вместо того чтобы думать о тебе? Если бы можно было вернуть то голосование…

— Прекрати. Я тоже об этом много думала. Дело не только в голосовании, меня не оставляло чувство вины перед Кэсси и детьми. Думаю, что, дойди до дела, я бы все равно не смогла. И знаешь что я тебе скажу? Думаю, в глубине души ты тоже струсил. Поэтому меня и предал.

— Нет, нет, ты не права! — замахал руками Марк.

— Не нет, а да, — твердо заявила Жожо.

— Категорически нет.

— Как знаешь. Это так, версия. — Что теперь спорить? Не так это и важно.

На них смотрели, уж больно откровенно они себя вели.

— Марк, мне пора.

— Да? Но…

Она протиснулась сквозь толпу, в которой все были ей знакомы, и улыбалась, улыбалась…

На улице она зашагала быстрее, так что Бекки с трудом за ней поспевала. Отойдя на безопасное расстояние, она вдруг задержалась у какого-то дома и согнулась пополам.

— Тошнит? — забеспокоилась Бекки и обхватила за плечи.

— Нет, — невнятно проговорила она. — Просто очень больно.

Они простояли так несколько минут, Жожо тихонько всхлипывала, у Бекки разрывалось сердце, но Жожо вдруг выпрямилась, тряхнула головой и попросила:

— Платок.

Бекки порылась в сумочке и протянула ей бумажный платок.

— Ты ведь можешь к нему вернуться, а?

— Этому не бывать. Никогда.

— Ну, как это может быть? Ты же так его любишь!

— И что с того? Переболею. Почти уже переболела. А если захочу, еще кого-нибудь встречу. Посмотри на меня: у меня теперь свой бизнес, волосы и зубы у меня свои, я умею чинить велосипед…

— И ты похожа на Джессику Рэббит.

— И я мастерски отгадываю кроссворды.

— И классно показываешь Дональда Дака.

— Вот именно. Я вообще классная!

31

Еще один гудок. Второй. Сердце у меня готово было выпрыгнуть из груди, руки взмокли, я молилась:

— Пожалуйста! Прошу тебя, господи!

Три гудка. Четыре. Пять. Шесть.

На седьмом гудке раздался щелчок, послышался шум улицы, смех, и кто-то — Антон! — сказал:

— Лили?

От радости у меня закружилась голова. (Должна признаться, звонила я ему на мобильный — решила подстраховаться.) И вот я еще слова не успела сказать, а он уже знает, что это я. Хороший знак! (Или мой номер у него высветился?)

— Антон? Мы можем увидеться?

— Когда? Сейчас?

— Да. Ты где?

— На Уордор-стрит.

— Жди меня у метро «Сент-Джонс-Вуд».

— Выезжаю. Буду через пятнадцать, от силы через двадцать минут.

Окрыленная, я бросилась к зеркалу — причесываться. Порылась в косметичке, но потом решила, что ничего не нужно — вид у меня и так уже был преображенный. Но я все-таки наскоро нанесла тон и помаду — не повредит. И тушь. И еще какие-то коричневатые румяна, которые мне всучила Ирина. Потом я заставила себя остановиться — что-то я слишком увлеклась — и пошла просить Ирину посидеть с Эмой.

— Я выскочу ненадолго. Она спросила:

— Зачем?

— Готовлюсь сделать резкое движение.

— С Антоном? Хорошо! Но в таком виде идти не годится. Тебе нужен крем для сужения пор. — Она потянулась за своим ящиком с косметикой, но я уже удрала.

Мне необходимо было выйти из квартиры. Антон еще, конечно, не подъехал, но из-за избытка нервной энергии я просто не могла находиться в четырех стенах.

Спускались сумерки, небо было темно-синее, и я шагала так быстро, что уже через пять минут оказалась возле метро. Мне с новой силой явилось мое будущее, каким оно виделось на ранней стадии моей тоски по Антону, когда я была еще в оцепенении; я снова верила, что впереди меня ждет новая жизнь, наполненная чувствами, смехом, красками и совершенно другими людьми, чем сейчас. Это видение было таким же ярким, только в нем теперь были и люди из сегодняшнего дня. Главная мужская роль по-прежнему отводилась Антону, он сам сочинил эту роль. Я сделала последний поворот и стала вглядываться в темноту, в выход из метро, магические врата, через которые он явится мне.

Потом я заметила, что за мной наблюдает долговязый мужчина. Было темно, и Антон не мог так быстро доехать из центра, но я сразу поняла: это он. Он.

Я не споткнулась, но ощущение было именно такое. Это было как в тот, самый первый раз.

Ноги пошли медленнее; я уже знала, что сейчас произойдет. Стоит только подойти… Слова не понадобятся; мы будем вместе навсегда.

Можно еще было остановиться. Повернуть назад, пустить будущее по другому сценарию, но я продолжала ставить одну ногу впереди другой, как будто меня влекла к нему невидимая нить.

Каждый вдох отдавался громким, протяжным эхом, как если бы я плыла с аквалангом. Я все приближалась, и в конце концов мне пришлось отвести взгляд. Я стала смотреть под ноги — пакет из магазина «Фортнум и Мейсон», пробка от шампанского — шикарный мусор, под стать району, — пока я не оказалась прямо перед ним.

Первыми словами Антона, обращенными ко мне, были:

— Я тебя за километр заметил. Я сразу понял: это ты. — Он тронул прядь моих волос.

Я придвинулась к нему ближе, высокому, красивому, неповторимому и непринужденному.

— Я тебя тоже давно увидела.

Вокруг нас, как в ускоренной киносъемке, сновали во всех направлениях толпы людей, а мы с Антоном стояли неподвижно, как статуи, глаза в глаза, и он держал меня за руки, словно замыкая магический круг.

И я сказала то, что должна была сказать:

— Я сразу поняла, что это ты.

Через девять месяцев после ухода Оуэна, почти день в день, у них с Лорной родилась девочка, которую они назвали — внимание! — Агнес Лана Мей. На Джемму никаким местом не похоже. И в крестные меня тоже не позвали. На данный момент никаких планов совместного путешествия у нас нет.

Моя книжка вышла в середине мая и с треском провалилась. Ругали все — обложку, название… Вообще, рецензии были убийственные. Преобладало такое мнение: «Эскапистская жвачка. Брошенная жена глубоко преображается, сходится с мужчиной намного моложе, а через полгода уже управляет собственным бизнесом. Настоящая насмешка над тем, что мы видим в реальной жизни. Муж, естественно, в конце концов возвращается, не выдержав натиска молодой нимфоманки, но его жене он, оказывается, уже не нужен…»