Дендрофобия - Наталья Горская

– Может, он и не бандит вовсе? Внешность у него такая, что и мысли не возникло, что это бандит. Он же не похож совсем…

– На преступника-то? А где Вы их видели, чтобы сравнивать, похож или нет?

– В кино. Там всегда такие мордовороты, а этот… У него даже татуировок нет.

– Зачем они ему? Он у нас и так красивый. Да и нельзя ему, он же не сидел никогда. Вообще блатной романтикой не страдает, попадание на зону считает полным поражением. У него в банде даже уголовников нет. Он считает, если под следствие попал, значит, проиграл закону, так что крутись-вертись, как хочешь, но не попадайся – сам закон переиграй. О его людях поговаривают, если кто влипнет и вытащить никак нельзя, то или сам застрелись, или соратников по банде попроси. А с тюремными наколками ходить, всё равно что с плакатиком: «Я пробовал нарушать закон, да вот не получилось». Зачем настоящему преступнику заявлять об этом открыто? Настоящая преступность, которая наносят серьёзный урон обществу, всегда скрытая, невидимая, а если видимая, то это от глупой дерзости своей, как товарищ Жеглов говорил. Сейчас многие делают себе наколки или фиксы стальные, даже если не сидели. А потом попадают в тюрьму, потому что бредят этим, и там эти наколки им с кожей снимают. Не всем можно их носить, оказывается.

– Зачем же они их себе делают?

– Считается, что модно, круто. Представляете, какое смещение у людей в сознании произошло? Сейчас в Смольном каких-то чиновников сажать ходят за растрату. Уже второй год волынку тянут, всю страну напрягли ожиданием чуда, да так и не посадят никого, наверняка. Группа товарищей то ли миллион, то ли миллиард из казны украла. То ли рублей, то ли долларов – даже это установить не могут, как будто не велика разница. Вот воруют по-настоящему, профессионально – аж дух захватывает! Представляете, в какой ступор ввели тех уголовников, которые «зону топчут», что из родного сельпо ящик водки вынесли и мешок сахара, на чём и погорели? Ну, что там они украли в сравнении с таким, прямо сказать, космическим расхищением страны? И ведь сели. А эти не сядут. Так результативно хапнули, а их хапнуть не могут – вот где грамотность. И по фене они не базарят, фиксы не носят, как и наколки – оно им ни к чему. Образованные люди, у всех университеты закончены, кто-то даже стихи пишет или картины, по-английски с лучшими адвокатами мира изъясняются. А Вы говорите: похож – не похож на преступника. Кто там знает, на кого нынче преступник похож?

– Должны же быть хоть какие-то опознавательные знаки.

– А их нет. Был такой фильм «Последнее лето детства» – мы на нём выросли. Там показан преступный мир Москвы после Революции: нэпманы, совбуры, лишенцы. Они не терроризируют общество, как сейчас, а просто живут для себя, проворачивают тёмные делишки, пока власть не запретила, занимаются махинациями, которые вроде как и допустимы, если всё с умом обыграть. Главные бандиты там – фотограф, тапёр, приёмщик бутылок – почти интеллигенты! Есть ещё начальник снабжения, расхититель мануфактуры – Евстигнеев его играет. Вообще джентльмен, говорит о Саре Бернар, галантно ухаживает за дамами, ходит в театр. А ведь это бандюги самые настоящие, они и убить могут. Но они занимаются своей деятельностью, как рядовой работой, а не грузят окружающих некой крутизной, что они хоть на что-то способны. Они не показывают там, где не надо, что они – преступники. Есть там ещё дворовая шелупонь Витька Буров, который третирует тёток, собрал шайку из малолеток и вообразил себя королём двора. Парень из неблагополучной семьи, практически безобидный, бандиты его легко подставляют. Но он всеми силами старается выглядеть хуже, чем есть, хамит и дерзит. Преимущественно бабам и детям. И рвётся в преступный мир, да его не берут. И вот сейчас большинство мужиков, как этот Витька. Показывают зубы там, где не надо. И поджимают хвост, где надо бы рявкнуть. А таких, которые действительно что-то могут предпринять, умеют провернуть, знают как это сделать – единицы. Подавляющее большинство просто выстёбывается, играет на публику, состоящую из старух у подъезда да малолеток с пальцем в носу.

– Вам как будто преступный мир больше нравится, чем те, кто только хочет на него походить?

– Вы знаете, преступный мир никуда не исчезнет, нравится он нам или нет. Он существует со времён Каина. Но преступный мир обычно скрытый, тайный, его никто не видит – это его основная черта, если хотите. А сейчас появилась такая разновидность преступности, которая себя больше демонстрирует, грузит собой общество, терроризирует людей какой-то нездоровой бравадой, доказывает, что ничего с ней сделать нельзя. Люди бравируют своей дружбой и связями с преступным миром или даже принадлежностью с нему. Крупного государственного чиновника обвиняют в вымогательстве и подозревают в организации заказного убийства, он только посмеивается! Представляете, как бы он «смеялся» при Сталине? В нормальных странах связь с криминалом, один только намёк на неё ставит крест на любой карьере, не говоря про государственную. А у нас депутатов криминал выдвигает, никто этому уже не удивляется. И никто это не скрывает. И вот от этого очень устаёшь, когда рядовых граждан грузят преступностью и посмеиваются, что они со сложившимся положением вещей ничего сделать не могут. Хотя ничего не могут сделать даже созданные для этого государственные структуры. И больше всего устаёшь от идиотов, которые косят под бандитов и даже не понимают, что это такое. Авторитет именно потому и не похож на преступника, что скрывает это. Потому что он бандит настоящий.

– Я заметила, есть в нём какая-то странная особенность: говорить очень доброжелательно об ужасных вещах. А вообще сначала подумала, что это иностранец какой-то.

– Он за границей несколько лет прожил, вот и окультурился маленько, цивилизованным стал. Ничего, в российских реалиях станет прежним нормальным бандитом.

– Чего он делал за границей?

– От закона скрывался. На него ж тут много чего накопилось. За это время его люди канцелярию при РУВэДэ подпалили, где невыгодные ему показания хранились. Уж за это им весь преступный мир района до сих пор благодарен. Потом заместитель прокурора, который больше всего на него зуб точил, скоропостижно в бане скончался, а ещё на охоте какого-то принципиального следователя из управления якобы по ошибке подстрелили. Ведь эти вчерашние коммунисты и разжиревшие комсомольцы, которые мало-мальски в люди вышли, сразу блядские привычки начинают практиковать: баня, охота, рестораны. И непременно спьяну. Авторитету, собственно, и делать-то ничего не надо, чтобы их со своего пути убрать.

– Он что-то такое рассказывал… Как в болоте кто-то спьяну утонул, а от кого-то в тлеющем торфе одни головешки остались.

– Все, кто на него бочку катил, так и полегли. Одного следователя он на свою сторону переманил, тот из органов ушёл, сейчас на Авторитета работает, беглых должников ему ищет. Хороший следователь, говорят, хорошо ищет. Был ещё один упёртый и морально устойчивый: по баням и борделям не шлялся, в ресторанах не шиковал, к пьянке на охоте не тяготел. Авторитет лично с ним встретился, по плечу похлопал, тот вечером и умер. Как будто от инфаркта. Чёрт его знает, как он так делает.

Людмилу Евгеньевну аж передёрнуло: