Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе - Александр Стыкалин

Многочисленные заявления американской администрации начиная с 1953 года дали мировой общественности основания считать, что при благоприятной международной обстановке в случае серьезного выступления восточноевропейских народов «западный мир употребит всю свою экономическую, политическую и моральную мощь в интересах того, чтобы дело этих народов было бы поставлено на повестку дня и было бы решено удовлетворительным для них образом»[938]. Но вопреки этим заверениям и постоянным обещаниям радиостанции «Свободная Европа» тысячи венгров, в октябре-ноябре 1956 года надеявшихся на американское содействие своей борьбе за независимость, никакой реальной поддержки так и не получили. В частности, Соединенным Штатам явно не хватило политического веса для того, чтобы настоять на созыве для рассмотрения венгерского вопроса специальной конференции великих держав, на которой, наряду с предоставлением гарантий безопасности СССР, можно было бы отстоять нейтральный статус Венгрии – такая идея имела хождение среди политических наблюдателей в те месяцы. И только в некоторой и отнюдь не решающей мере здесь сказалось отсутствие единства в западном лагере, вызванное принципиальным различием подходов к разрешению суэцкого кризиса, разыгравшегося в те же дни. Речь в данном случае идет не просто о серьезном уроне для репутации США в глазах определенной части мирового сообщества. Венгерские события и реакция на них официальной Москвы четко обозначили объективные лимиты западного влияния в условиях, когда расклад сил на международной арене определяла биполярная ялтинско-потсдамская модель, резко ограничивавшая возможности эффективного вмешательства каждой из двух сверхдержав в странах, относящихся к сфере интересов противоположной стороны. Эту прочность существующей системы отношений «Восток – Запад» лишь к концу 1980-х годов смогли поколебать серьезные кризисные явления внутри одного из противостоящих лагерей. Главный урок, который могли извлечь в Москве из венгерского кризиса, заключался в том, что даже масштабный локальный конфликт внутри советской сферы влияния едва ли способен привести со всей неизбежностью к серьезному межблоковому столкновению, чреватому угрозой ядерной войны: «большой войны не будет», как лаконично заметил Хрущев на заседании Президиума ЦК КПСС 31 октября 1956 года А летом 1968 года на другом заседании теперь уже не Президиума, а Политбюро ЦК КПСС, повторил ту же самую фразу министр иностранных дел СССР А. А. Громыко. В Кремле не преувеличивали значения пропагандистской риторики американских радиостанций, понимая неготовность и нежелание США идти на большую войну с СССР во имя отстаивания тех или иных ущемленных принципов (а тем более – совершенно чуждых менталитету американской элиты принципов более демократического социализма) в одной из стран противостоящего блока. Задачи восстановления пошатнувшихся позиций СССР в Венгрии потребовали не слишком больших усилий со стороны Советской Армии. Получая от США относительную свободу рук в собственной сфере безопасности, советская сторона могла и далее практиковать те же методы в интересах сохранения своих геополитических позиций, в частности, в Восточной Европе. Венгерский опыт придавал руководству СССР уверенности в августе 1968 года, когда на повестку дня встал вопрос о разрешении чехословацкого кризиса. С другой стороны, негативный венгерский пример перечеркнул в глазах советских лидеров позитивный опыт разрешения кризиса в Польше в 1956 года, когда удалось отстоять геополитические интересы СССР без применения военной силы. Что же касается США, то венгерский кризис, выявив доктринальные изъяны восточноевропейской политики Вашингтона, дал, как уже отмечалось, толчок ее последующему пересмотру. При этом стремление венгров к свободе, в полной мере проявившееся в событиях осени 1956 года, лишь укрепило на Западе представление о том, что дальнейшие усилия по пропаганде либеральных ценностей на восточноевропейскую аудиторию не окажутся тщетными.

Как замечал непосредственный свидетель и один из первых серьезных исследователей венгерской революции 1956 года Тибор Мераи, уже события первого дня, 23 октября, нанесли громадной силы удар по советскому престижу, продемонстрировав нежелание венгров следовать примеру СССР. Для восстановления престижа СССР, по Мераи, надо было показать силу, причем не идеологии, а именно державной мощи. Как бы то ни было, интересы внешней политики СССР никак не могли ограничиваться периодическими демонстрациями его державной мощи. Показателен возникший в конце октября 1956 года соблазн в интересах улучшения имиджа СССР, особенно в «третьем мире», противопоставить агрессивной политике европейских держав в отношении Египта мирный способ решения Советским Союзом внутренних проблем своей сферы влияния. Однако опасения сдачи завоеваний социализма оказываются приоритетными. Перед советским руководством возникает дилемма: что важнее – репутация миролюбивого или сильного государства. Предпочтение было отдано второму, и здесь сыграл немаловажную, если не решающую роль внутренний фактор: Хрущеву ради сохранения власти важно было показать себя твердым коммунистом в глазах своего же окружения и более широких кругов советской партократии и всего общества. Та же логика действовала и в августе 1968 года, когда во главе КПСС, а фактически и Советского Союза, вновь демонстрировавшего миру свою державную мощь, стоял Л. И. Брежнев. Показывая силу, в Москве, однако, понимали и издержки силового решения. Примечательно в этой связи изменение тактики, проявившееся с учетом венгерского опыта 1956 года в 1968 года – акцию по «защите социализма» в Чехословакии пытались представить как «общее дело», стремились при этом в определенном смысле интернационализировать конфликт, разделив с союзниками ответственность за принятое решение и его реализацию, при том, что за основу брался всё тот же венгерский сценарий. Как бы то ни было, демонстрации силы были время от времени нужны советскому режиму для сохранения лица великой державы. Осенью 1956 года с желанием компенсировать создавшееся сиюминутное впечатление от своей слабости было связано стремление продемонстрировать силу на Ближнем Востоке вплоть до угрозы применения ядерного оружия. Но и миролюбивая риторика не отбрасывалась. Надо было уравновесить свои действия как в Венгрии, так и на Ближнем Востоке новыми инициативами в области разоружения, которые были призваны ослабить негативный эффект силовой политики.

Осенью 1956 года в связи с событиями, происходившими в Восточной Европе, Москва впервые столкнулась с вызовом Пекина, впервые отчетливо продемонстрировавшего свои претензии на положение второго центра мирового коммунистического движения, и должна была учитывать позицию китайского руководства. Проявившиеся спорные моменты предвещали будущие острые конфликты между КПСС и КПК. Непоследовательность линии КПК в отношении венгерских событий отразила противоречие между естественным стремлением второй коммунистической державы мира использовать трудности, переживаемые Советским Союзом в восточноевропейской сфере своего влияния, в целях усиления китайских позиций в мировом коммунистическом движении, и с другой стороны, опасениями фронтального отступления социализма в непрекращающемся противоборстве двух систем.

Как явление международной жизни венгерский кризис 1956 года стал лишь эпизодом в истории холодной войны, не оказавшим долговременного влияния на состояние советско-американских и межблоковых отношений. Довольно быстро и успешно была разрешена и достаточно серьезная гуманитарная проблема, связанная с массовым наплывом в соседнюю Австрию венгерских беженцев. Ко времени поездки Н. С. Хрущева в США в сентябре 1959 года подавление венгерского восстания уже не было фактором, существенно сказывавшимся на атмосфере общения лидеров двух сверхдержав. Вместе с тем каждая из сторон в своем последующем диалоге и – шире – во всей своей внешней политике, как уже отмечалось, не могла не учитывать исторический опыт «будапештской осени». Уроки Венгрии 1956 года должны были учитывать в своих геополитических построениях и оппоненты правящих режимов в самих странах Восточной Европы, в том числе чехословацкие реформаторы 1968 года и польские реформаторы 1980–1981 годов, с гораздо большей осторожностью подходившие к проблеме нейтралитета своей страны. Главный вывод, к которому они приходили при осмыслении венгерского опыта: не надо «дразнить» Москву громкими декларациями о суверенитете и отказом от выполнения союзнических обязательств, акцент должен быть сделан на создании альтернативных коммунистической власти политических институтов и формировании элементов гражданского общества, неподконтрольных правящему режиму.