Игра теней - Тэд Уильямс

Хьюни снова наполнил свой стакан элем и осушил его до дна, явно довольный своей глубокомысленной речью.

— О, я вижу, эль развязал язык нашему славному Невину, — насмешливо заметил Фейвал. — Пока бочонок не опустеет, наш друг успеет объяснить нам, почему именно его следует считать лучшим драматургом на свете.

— А вслед за потоком слов извергнет поток блевотины, — добавил один из актеров.

— Воздержитесь от таких грубых выражений, — подал голос Бирч. — Не забывайте, что среди нас юноша, которому актерские нравы пока еще в диковинку. Может статься, Тим получил более нежное воспитание, чем вы, дети черни.

— Не сомневаюсь, так оно и есть, — пробурчал Хьюни и вперил в Бриони пронзительный взгляд.

Сердце принцессы вновь лихорадочно заколотилось. К счастью, в следующее мгновение подвыпивший поэт позабыл о ней. Поднявшись на нетвердые ноги, он с пафосом провозгласил:

— Слушайте меня, братья, ибо устами моими глаголет истина. Первыми в мире лицедеями были боги — Зосим, Зория и хитроумный Купилас. Мы лишь следуем по их стопам. — Хьюни сделал добрый глоток эля и утер рот рукавом. В свете костра глаза его возбужденно посверкивали, влажная от эля борода блестела. — Какие картины предстают перед внутренним взором бедного поселянина, когда он падает ниц и вопрошает богов о том, что ожидает его за пределами этого мира? Неужели он вспоминает грубую роспись, покрывающую стены храма, примитивные изображения, представляющие богов чем-то вроде огородных пугал? Или же он воображает себе нашего закадычного друга Бирча, такого, каким он предстает в финале «Жизни и смерти короля Николаса»? Помните сцену, когда его герой забирает душу умершего? Надо признать, скромный наш товарищ является там во всем блеске божественного величия, повергающего в трепет и просветляющего души.

— Да, создания великого Невина Хьюни способны возвышать души, — с нарочито серьезным видом вставил Фейвал.

— Твоя ирония неуместна, любезный, — бросил Хьюни. — Вижу, смысл моих слов недоступен вам, жалкие недоумки, блуждающие во мраке невежества. Может, ты окажешься более понятливым, милый мальчик? — повернулся он к Бриони. — Я всего лишь хотел сказать, что, когда люди задумываются о самых важных вещах, какие только есть в этом мире, — о любви, о смерти, о божественном промысле, они вспоминают слова поэтов и представления, сыгранные нами, актерами. Не будь всего этого, люди не имели бы понятия, как выглядят боги и как они объясняются.

Эта тирада была встречена дружным хохотом всей компании, которому Хьюни внимал с видом оскорбленного достоинства.

— Можете ржать сколько угодно, — провозгласил он, в очередной раз наполняя свой стакан. — От этого истина, изреченная мной, не станет менее глубокой. Да, размышляя о великих богах, люди представляют нас, актеров. Они думают о феях, эльфах, демонах и тоже видят нас, наши жуткие маски и причудливые костюмы. Правда, сейчас, когда войска волшебного народа захватили изрядную часть королевств Пределов, у людей появилась возможность увидеть всю эту нечисть воочию. Зритель сам решит, что убедительнее — реальность или искусная театральная подделка.

Хьюни помолчал и откашлялся, словно при воспоминании о нашествии сумеречного народа на несколько мгновений лишился красноречия. Впрочем, пауза была недолгой.

— Наше ремесло позволяет нам уподобиться богам. Никто из представителей иных ремесел не может так воздействовать на умы. Идеи, провозглашенные со сцены, проникают в души людей куда глубже, чем законы и приказы, изданные королями. Неудивительно, что к нам относятся с опаской — ведь наша власть прочнее, чем власть правителей! — Хьюни несколькими глотками осушил стакан, вытер рукавом губы и продолжал: — Всякого, кто занимается изготовлением подделок, будь то подделка золота, драгоценных камней или купюр, объявляют преступником и подвергают суровому наказанию. Лишь мы, актеры, имеем право изготовлять подделки безнаказанно, наши творения вызывают всеобщий восторг и восхищение. Мы способны подделать все — рыцарей, принцев, королей, даже богов! Мы способны подделать любое чувство и вызвать потоки слез! Наше могущество воистину безгранично!

— Ты забыл упомянуть, что мы способны вброд перейти море. Ведь пьяным, как известно, море по колено, а по части возлияний актерская братия не знает себе равных, — отозвался Фейвал. Пафосная речь Хьюни сначала забавляла его, а потом начала раздражать.

— Жаль, что ты не можешь изречь ничего, кроме банальностей и избитых фраз, юный Фейвал, — сказал Хьюни со вздохом. — Из тебя вряд ли получится поэт!

— Скажу тебе честно, я не чувствую ни малейшего призвания к поэтическому поприщу, — усмехнулся Фейвал. — По-моему, сочинять напыщенные вирши — самое бессмысленное занятие на свете. Показав со сцены голый зад, я стяжаю куда более громкий успех, чем после глубокомысленного монолога.

— Как жаль, что обворожительная внешность зачастую соседствует с непроходимой глупостью, — вновь вздохнув, изрек Хьюни. — Остается надеяться, что ты хоть немного поумнеешь, когда твое свежее личико покроется морщинами, а твой хваленый зад превратится в печеное яблоко. Очень скоро так и будет, можешь не сомневаться, — это говорю тебе я, некогда самый красивый мальчик во всем Хелмингси!

— А ныне пригожий мальчик превратился в надутого индюка, и у него осталось единственное средство обольщения — многословные поэмы. Ненадежная приманка, особенно если домогаться любви молоденьких служанок, которые предпочли бы пару звонких монет, — заметил Фейвал; перепалка со старым поэтом явно доставляла ему удовольствие. — Твои стихи предназначены для продажи, и ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Жаль только, что они плохо продаются.

— Вдохновение не продается! — прогремел Хьюни. — Поэты неподвластны низменным расчетам!

Судя по реакции остальных комедиантов, сидевших у костра, они не раз становились свидетелями этой игры и хорошо знали ее правила. Товарищи умело подливали масла в огонь, задавая опьяневшему Хьюни провокационные вопросы.

— Ты сказал, что сильные мира сего боятся актеров, — подал голос один из бородачей. — А сами актеры чего-нибудь боятся?

— Как могут актеры влиять на умы, если они непроходимые невежды? — вторил ему Уотерман, мастер по части грома, молнии и прочих сценических эффектов.

— Актеры боятся лишь несдержанности глупцов, перебивающих их в самую неподходящую минуту, — отрезал Хьюни. — Что касается твоего вопроса, Уотерман… Да, по части знаний актеры не могут тягаться с книжными червями. Откровенно говоря, многие из них не умеют ни читать, ни писать. Но им открыт тайный смысл вещей и событий, который не могут постичь ученые, проглотившие сотни толстых томов. Одно наше представление позволяет людям узнать об этом мире больше, чем они постигли за всю свою тоскливую однообразную жизнь. Нам ведомы вечные и неизменные законы бытия, и мы готовы открыть эти законы всем… за достойное вознаграждение, конечно. И тот, кто пребывает во мраке неведения… может… если он готов…

Язык Хьюни начал заплетаться.

— Похоже, дружище Невин, тебе пора подышать свежим воздухом.