Государи Московские: Святая Русь. Том 1 - Дмитрий Михайлович Балашов

родин из обреченного города, молча прятал лицо в распущенных на ночь волосах Овдотьи и тихо вздрагивал плечами в задавленном всхлипе. Жена гладила его по волосам, перебирала буйные княжеские вихры, шептала:

– Ничего, лада мой, ничего! Переживем, выстанем!

Глава восьмая

В Смоленске мне довелось побывать впервые вскоре после войны. Город был все еще разрушен. Мощная крепостная стена Федора Коня, как бы вылезшая из-под развалин, еще не была отреставрирована и нарезана на аккуратные куски, подобные праздничному торту. Мощно и сурово чередовались кирпичные прясла стен и башни, знаменуя упорную волю России отстоять свои рубежи в борьбе с наступающим католическим Западом. Над центральным собором, подобные пороховому дыму, стремительно летели сизые сквозистые облака. Остатки того, древнего, от четырнадцатого столетия, Смоленска обнаружились в сравнительно невеликом да к тому же и искаженном позднейшими перестройками храме на краю города, на территории бывшей княжеской резиденции. Слава Богу, не было в те поры рядом какого-либо модернового современного куба, были бревенчатые ничему не мешавшие постройки, и небо чистым гляделось над устремленной в вышину главой храма, и я вдруг увидел, узрел все: и яркую непохожесть ни на что прочее – ни на роскошный Владимир, ни на сановитый Новгород, – знак своей, особой, смоленской школы зодчества, и какую-то трепетно-хрупкую устремленность ввысь, и поруганное новоделом изящество, и аристократизм, и гордость, и то головокружительное нечто, словами вовсе не выразимое, но от которого – холод проходит по спине и восторгом наполняется грудь…

Смоленскому княжеству, в иной исторической судьбе способному стать во главе складывавшейся киевской (позднее ставшей киевской!) славянской державы, трагически не повезло. Страна начинала расти и объединяться с окраин – окраинного Новгорода, окраинного Киева. Стоявший в центре русских земель и на скрещении великих путей торговых Смоленск остался как бы не у дел. Долго и могущественно влиял он на судьбы Руси Великой, но укреплялся Новгород, рос Киев, подымалась некогда безлюдная Залесская Русь… И все еще был Смоленск великим, и все еще очень и очень многое зависело от решений его князей, от их могущественной поддержки.

Но вот явилась Орда, но вот из небытия, из лесов и болот Балтии стало стремительно расти Литовское княжество, и Смоленску, добровольно передавшемуся под власть Орды, не то что расти вширь, но и попросту отбиваться от грозного западного соседа становилось все трудней и трудней. А тут и Москва в свою очередь потянулась, уже с востока, к окраинным землям смоленским, отобрав от смоленских Ростиславичей Можайск, а там и на Брянск уже налагая тяжелую руку, а там уже и в споры с Литвой властно вмешиваясь не раз и не два. И княжата смоленские начали разбегаться, искать иных уделов, переходить на службу той же Москве. А хрупкую гордость свою, и гневливость, и спесь, и славу великих пращуров – Рюриковичей – уносили с собою, хранили в памяти, даже становясь порой простыми боярами московскими. Напомним, что и родоначальник ярославских князей печально знаменитый Федор Чермный происходил из смоленских княжат.

Сейчас мы расскажем об одной ветви смоленского княжеского рода, едва не опрокинувшей спустя полвека после Куликова поля весь корабль московской государственности в затеянной ими ради родовой гордыни своей долгой удельной и местнической пре. С московскими князьями эту смоленскую княжескую ветвь связывали давние и не всегда добрые отношения.

Можайский князь Святослав Глебович, родной брат смоленского князя Александра Глебовича и племянник Федора Ростиславича, был захвачен в 1306 году Юрием Московским в плен. Можайск тогда же москвичи присоединили навечно к своему уделу.

Юрий долгое время не знал, что делать с сановитым пленником, пока, по совету младшего брата Ивана, будущего Калиты, не посадил его на Брянский стол.

В Брянске, откуда, кстати, Ростиславичи вытеснили черниговскую ветвь внуков Романа Михайловича Черниговского на второстепенный Оссовецкий удел, князь Святослав схлестнулся с родным племянником, Василием Александровичем. Василий съездил в Орду и привел на дядю татарское войско. Святослав, изведавший и потерю удела, и горечь плена, уперся. Заговорила древняя кровь. Вышел с ратью из города в поле и вступил в бой. А «был он крепок телом и мужественен», – сообщает летопись. Но брянцы выдали своего князя, побежали, и, доблестно сражаясь один со своею дружиной, Святослав пал в бою. Событие это, случившееся в лето 1309/ 1310-е, по сравнительной мелкости своей не попало бы и в летопись, кабы не случилось в это время быть в Брянске митрополиту Петру, которого «Бог спас»: затворившийся в церкви глава Русской церкви избег плена и смерти.

У погибшего князя Святослава осталось, однако, трое сыновей: Глеб, Федор и Юрий.

Есть все основания считать Глеба Святославича, убитого брянскими вечниками в 1340/1341 году, сыном Святослава Глебовича, погибшего в 1309/1310 году, и двоюродным братом князя Ивана Александровича Смоленского, умершего в 1359 году. Но двоюродными братьями смоленского князя Ивана Александровича были и Федор Святославович Дорогобужский, тесть Симеона Гордого по его второму, неудачному, браку с Евпраксией, и его брат Юрий, женатый на княжне ярославской, внучке Ивана Калиты. Далее здесь потянется род белозерских вотчинников Монастыревых.

Нетрудно увидеть, что положение всех названных князей было и сложным, и двойственным, и в чем-то иногда унизительным. Не хватало средств, волостей, а следовательно, нечем было кормить ратников и надобно было идти кому-то служить, где-то добывать «кормы», дабы не опуститься совсем и не изнищать до потери прадедней памяти.

Сын Глеба, убитого брянцами, Александр Всеволож в год убийства отца сидел на княжении во Пскове, был там служилым, приглашенным князем-воеводою. В очередной замятне с немецким Орденом он начал военные действия, но, бросив их на полдороге, ушел из Пскова. «Сей князь Александр Всеволодович, учинив разратие и поиде прочь», – укоризненно сообщает псковский летописец.

Уход князя имел, однако, свои причины. То ли он надеялся (и спешил!) вновь сесть на Брянский стол, то ли при поддержке Москвы получить какой-то удел на Смоленщине. Но поход москвичей под Смоленск закончился безрезультатно, а вскоре умерли Калита, потом Узбек, и Александр Всеволож Глебович оказался не у дел.

Куда мог деться князь-изгой, лишенный могущественной поддержки? Выход был один – выпрашивать выгодное наместничество в кормление у великого князя Московского, тем более что Симеон в 1344/1345 году женился на его двоюродной сестре, Евпраксии Федоровне Дорогобужской, и передал ее отцу Волок Ламский в кормление.

Здесь обнаруживается историческая лакуна, но можно думать, что безместный родич жены был также как-то пристроен Симеоном.

Младший дядя Александра Всеволожа, Юрий Святославич, тогда же, после смерти князя ярославского Василия Грозные Очи (умер в 1344 году), женился на его дочери, внучке Калиты, от какового брака и родился двоюродный брат Александра Всеволожа и Евпраксии, Александр Монастырь, родоначальник третьей ветви рода, севшей на Белоозеро.

Его молодой сын Дмитрий Монастырев со славой погиб на Воже в 1378 году, оставив пять дочерей (тут несомненная ошибка родословцев: явно не дочерей, а сестер, поскольку Дмитрию еще не было и двадцати лет).

Вернемся, однако, к Александру Всеволожу Глебовичу, упомянутому в синодике Успенского собора среди бояр великого князя Дмитрия и его сына Василия. Во все десятилетия, прошедшие с того несчастного 1341 года, Александр Всеволож служил кормленым воеводой Симеону, Ивану Красному, наконец малолетнему Дмитрию. Ходил в походы, наместничал во вновь присоединенных землях. К той поре в Москву съехалось уже изрядное количество безместных князей, и становиться из князя думным боярином московским не стало зазорным уже ни для кого. Умер бывший кормленый смоленский князь в глубокой старости, переживши и князя Дмитрия, заработав себе уважение и почет да и немалое место в Думе. Все три сына его, Дмитрий, Владимир и Иван, бились на Куликовом поле, будучи воеводами передового полка, а Владимир вскоре и скончался от ран, полученных на бранном поле.

Напомним, что двоюродная сестра его, Евпраксия Федоровна, разведенная с Симеоном, в чем, несомненно, для смоленских княжат, в их представлении, была «потерька чести», была выдана, по приказу Симеона, замуж за Федора Красного Фоминского, который и сам, и его дети опять-таки служили Москве.

Напомним и про огромную вотчину на Белоозере двоюродного брата Всеволожа, Александра Юрьевича Монастыря. Дело в том, что тут, на Белоозерском уделе, схлестнулись интересы Всеволожей и Акинфичей.

Да, конечно, Александр Всеволож занял в конце концов высокое место в рядах