Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг

— Прощай, Стряпун! — крикнул реке Кетчум.

— Dormi pur — пропела Кармелла.

Она перекрестилась, затем резко повернулась, оставляя за спиной реку, унесшую жизнь ее сына.

— Пойду-ка я, и вы не задерживайтесь, — сказала она мужчинам и медленно побрела вверх, ни разу не оглянувшись.

— Что она там пела? — спросил Кетчум.

Дэнни вспомнил старую пластинку с записью Карузо. Вещь эта называлась «Quartetto Notturno»[224]— колыбельная из оперы. Названия оперы Дэнни не помнил. Должно быть, Кармелла пела эту колыбельную маленькому Анджелу, укладывая его спать.

— Dormi pur, — повторил Дэнни. — Это значит: «Спи чисто».

— Чисто? — удивился Кетчум.

— Это если дословно. Думаю, смысл такой: «Спи крепко».

— Дерьмо, — только и сказал Кетчум, поддев сапогом землю. — Дерьмо, — повторил он.

Они смотрели, с каким трудом Кармелла поднималась вверх по склону. Ее грузное тело чем-то напоминало медвежью тушу. Ветер, дувший Кармелле в спину, трепал ее седые волосы, заставляя пригибать голову. Дойдя до вершины холма, Кармелла остановилась перевести дух. На мгновение Дэнни почудилось, что он видит не Кармеллу, а Индианку Джейн. Казалось, она явилась на место своей гибели, чтобы проститься с прахом повара.

Кетчум поднял голову к солнцу. Он закрыл глаза, но перебирал ногами, делая мелкие шажки, будто шел по плывущим бревнам.

— Дэнни, скажи это еще раз.

— Спи крепко, — сказал Дэнни.

— Нет. Скажи по-итальянски! — потребовал Кетчум.

Глаза его по-прежнему оставались закрытыми, а ноги безостановочно двигались. Старый сплавщик просто старался удержаться на плаву.

— Dormi pur.

— Черт тебя дери, Эйнджел, — закричал Кетчум. — Я же говорил тебе: «Шевели ногами, Эйнджел! Когда ты на бревнах, нельзя останавливаться!»… А-а, дерьмо.

Это утро началось для Пам Нормы Шесть на редкость погано. С утра ей нравилось покопаться у себя в огороде. Огородом она занималось столько, сколько позволяло покалеченное бедро, а уже потом кормила собак и делала себе кофе. Так надо же! Приперся Кетчум и спутал ей все дела. Это он умеет бесподобно. Притащил беднягу Героя — тому пришлось срочно сульфамидную мазь накладывать. А ведь она еще своих дорогих собачек не успела покормить и сама кофе не пила. Из-за раннего вторжения Кетчума и возни с его покалеченным псом (чудо, что медведь не задрал Героя насмерть) Пам включила телевизор немного позже обычного. Но все равно она включила свой ящик достаточно рано.

Конечно, если вдуматься, отчасти она и сама виновата. Это ведь она попросила Кетчума привезти сюда Дэнни и ту итальянку, любовницу повара. Мысленно Пам всегда называла Кармеллу «заменой Индианке Джейн». Норме Шесть искренне хотелось извиниться перед Дэнни и Кармеллой, а получилась какая-то ерунда. Дэнни она помнила мальчишкой, умом понимала, что увидит взрослого и уже не слишком молодого человека. Но по ней вдруг резануло, что Дэнни сейчас был почти вдвое старше Стряпуна, когда она видела того в последний раз. Извинение перед Дэнни и Кармеллой получилось каким-то неуклюжим. Пам только сейчас сообразила: ей нужно не их прощение. Ей нужно, чтобы ее простил Кетчум. И это тоже привело ее в замешательство. Когда она возилась с ранами Героя, то расплакалась, словно это были раны Кетчума, а она безуспешно пыталась их исцелить. И вот в этих-то смешанных и противоречивых чувствах (во всяком случае, такими они представлялись Норме Шесть) она включила телевизор.

Мир тоже приготовил ей ошеломляющий «сюрприз», но Норма Шесть пока об этом не знала. Она просто смотрела, как пассажирский реактивный лайнер, следовавший рейсом номер одиннадцать из Бостона в Нью-Йорк, вдруг врезался в северную башню Всемирного торгового центра и пробил сквозную дыру. Небоскреб загорелся.

— Вероятнее всего, это был небольшой самолет, — послышался голос невидимого комментатора.

Пам Норма Шесть так не думала.

— Скажи, Герой, разве маленький самолет может пробить такую здоровенную дыру? — спросила она у «уокеровского кунхаунда».

Героя больше волновало присутствие немецкой овчарки — того самого кобеля, с кем они уже пообщались через ограду. Теперь они оба лежали под кухонным столом. Храбрый пес Ге

рой не ответил на вопрос Пам. (Пожив с Кетчумом, он привык к вопросам, но знал, что его ответы не требуются.)

Пам продолжала смотреть репортаж о нью-йоркской катастрофе. Судя по картинке на экране, в Нью-Йорке тоже было ясно и солнечно. Никакого тебе тумана, когда летчик может сбиться с курса и все такое. Так думала Норма Шесть.

И зачем она сболтнула про то, что ей когда-то нравился Стряпун? Да еще в присутствии Кетчума? Слух у него стал совсем никудышным, а ведь услышал! И кто ее тянул за язык? Как только Норма Шесть начинала думать, что ее отношения с Кетчумом налаживаются и почти возвращаются в прежнее русло, обязательно то она, то Кетчум каким-нибудь словцом все портили.

В своей жизни она бросила уйму мужчин и столько же бросили ее, но расставание с Кетчумом далось ей тяжелее всего. Тяжелее, чем разрыв с Карлом. Тогда ей казалось, что Ковбой ее убьет. Он зверски изнасиловал ее ночью, на лодочном причале Успешного пруда. К счастью, поблизости оказалась супружеская пара. Они все видели и потом, когда разъяренный Карл уехал, отвезли Пам в Берлин, в больницу «Долина Андроскоггина», где она пролежала несколько дней. Там она неожиданно для себя нашла работу уборщицы. Норма Шесть работала по ночам, пока ее собаки спали. Разговоры с пациентами отвлекали от тягостных мыслей о собственном несчастье. На ее халате была надпись: УБОРКА ПОМЕЩЕНИЙ, однако Пам принимали за медсестру и сиделку. Она верила, что чем-то помогает пациентам, как и они ей.

Пам знала, что ей нужна операция по замене тазобедренного сустава на искусственный. Всякий раз, когда покалеченное бедро начинало болеть, она вспоминала ту жуткую ночь на лодочном причале. Карл швырнул ее в лодку, вдавил лицом в лодочный нос, откуда и шрам на ее верхней губе. Но самое скверное было потом, когда она сказала Кетчуму, что он должен убить Карла. Норма Шесть и не знала, что эта мысль уже давно терзала сплавщика. (А с тех пор, как Карл выследил и застрелил Стряпуна, Кетчум без конца винил в случившемся себя.)

И зачем она рассказала Кетчуму о другом жутком случае, тоже связанном с Карлом? Это произошло сразу после столкновения машин на шоссе 110, на участке между Берлином и Гроувтоном, где дорога идет параллельно Мертвой реке. Двое подростков, не пристегнутых ремнями безопасности, врезались во встречный грузовик, перевозивший индеек. Индейки были уже мертвы и ехали в виде окорочков, «прошедших обработку» (так это называется у них на фермах). Водитель грузовика уцелел, но получил ранение в шею и ненадолго потерял сознание. Парня располосовало рулевым колесом, а девчонке, сидевшей рядом, снесло голову. Карл был первым полицейским, приехавшим на место происшествия. Водитель грузовика утверждал, что вместо требуемых в таких случаях действий Ковбой расстегнул на обезглавленной девчонке кофточку и стал лапать ее грудь.