Война за океан - Николай Задорнов

— Американцы, господа, возмущались тем, что их флагом осмелились прикрыться! — снова громко заговорил мичман Фесун, накладывая гарнир в тарелку капитана и косясь на дядюшку.

В саду послышались голоса. Через открытую дверь видно стало, как между берез шли Дмитрий и Александр Максутовы. Они опоздали к обеду, разбирая какие-то неполадки в одном из орудий батареи младшего брата Александра.

«Да, свой стол, что ни говори, давно надоел на «Авроре», — думал Изылметьев. Он охотно столовался у гостеприимного Василия Степановича, признавал его замечательным хозяином и был очень благодарен.

За всяким советом Василий Степанович вынужден обращаться к нему. Лучшие мастера, артиллеристы, матросы были на «Авроре», на ней же — запасы пороха и ядер. Хотя Изылметьев и младше чином, не адмирал, но весь сок, как он выражался, у него. Иван Николаевич выпил еще рюмку, и ему вдруг захотелось поговорить.

— Любопытно! — воскликнул он. — Тут ли «Президент»?

Изылметьев искренне желал посмотреть в бою своих знакомцев по Кальяо.

Александр Максутов вошел и остановился у рояля. Юлия Егоровна играла на нем каждый вечер. Вчера она тихо пела:

Максутов почувствовал сейчас, как ему дороги были минуты встреч с кузиной, как освежала она все тут. Право, она мать восьми детей, а очень, очень хороша…

«А ведь меня, наверно, убьют», — вдруг подумал он.

— Кушать пожалуйте, — сказала Харитина.

«Как оживает она иногда, какая добрая улыбка является на ее лице, какая она становится, временами разговорчивая».

звучало в ушах молодого офицера, —

Дмитрий Максутов расстроен. Его, старшего брата, артиллериста более опытного, генерал поставил на внутренний пояс обороны, Александра — на внешний. Как ни просил Дмитрий, все без толку.

— Вы мне нужны тут, и на вас вся моя надежда! — сказал Завойко.

После обеда все разошлись на работу. Всюду слышались то унылые, то бодрые песни трудившихся солдат и матросов. За городом канцеляристов учили целиться, но стрелять не позволяли, чтобы зря не тратить зарядов.

Обыватели запирали дома и на лодках или пешком, угоняя коров, уходили на речку Авачу. Место там за горами, и считается чуть ли не землей обетованной. Там тише, нет ветров, теплей, все растет, и не дойдет туда враг.

На батарею номер один еще прислали несколько камчадалов и матросов. Один из аврорских, седой, с усами и бакенбардами, назначенный канониром, осмотрел скалу, которую в это время обследовала целая комиссия из офицеров.

Старый матрос попросил дозволения обратиться к Гаврилову и сказал:

— Надо парус растянуть, и осколки будут падать в парус.

Гаврилову это понравилось, и он объявил комиссии.

Офицеры толковали, ссорились, кричали, что будет вид нехорош, так не принято.

«Но мы зато живы останемся», — думал Маркешка.

— Тебя как зовут? — спросил он нового канонира.

— Кузьмой! Кузьма Логвинов!

— Зачем такой сарай для пушек? — спросил камчадал Аким Тюменцев.

— Это батарея.

— Худо, однако!

— Почему? — спросил Мровинский.

— Э-э, да что он, вашескородие, понимает. Дикарь, одно слово, — сказал казак Суриков.

— На зверя охотишься — прячешься, чтобы нас не видел? — спросил камчадал. — Так и с врагом надо.

«Умный человек», — подумал Маркешка.

— И стрелки в цепь ложатся, прячутся, когда надо, — объяснял Гаврилов.

— А почему пушку нельзя спрятать? — спросил Тюменцев.

— В лес?

— В лес ли, куда ли в траву. Трава у нас большая. Зачем показываться.

— Стратегия! — глубокомысленно ответил Гаврилов.

Всю ночь в городе не спали, ожидая нападения. Весь берег усеян был часовыми. Дозорные смотрели в оба. Ночь прошла спокойно. Утром на поверхности бухты не было ни единого судна, ни лодки.

Василий Степанович получил от жены письмо. Она благополучно добралась до заимки накануне к вечеру. Дети здоровы. Она благословляла мужа, молилась за него, желала победы. Письмо доставил командир отряда камчадалов-добровольцев.

Утро было еще яснее и спокойнее вчерашнего, но к полудню подуло, и Вилючинский вулкан закутался в облако, и вершина его опять стала походить на киргизскую войлочную кибитку, поставленную поверх полосы туч на небе. С Бабушки просигналили, что эскадра идет к воротам.

Вскоре из прохода повалил дым. Видно, ветер тянул в бухту. Следом за дымом из-за скал появился вчерашний трехмачтовый пароход. За ним под парусами шел большой красавец корабль. Это был «Президент».

На Бабушке выпалили из пушки. Этим выстрелом били по врагу и одновременно подавали сигнал тревоги. Ядро, пущенное с такой высоты, видно, не могло сделать никакого вреда врагу, так как его суда шли под скалами. Один за другим огромные белые фрегаты входили в Авачинскую губу. Пароход пошел прямо на Петропавловск.

— Паря, вот это сила! — с восхищением сказал Алешка.

— Да, это «Президент», — говорил Федоровский, стоя на батарее и показывая на подходившее большое парусное судно и обращаясь к командиру батареи Гаврилову. — Мы в Кальяо вместе стояли и очень весело время проводили.

«Опять про то же, — думал Маркешка, — хоть забыл бы пока».

— А вон и другой наш знакомец — «Пик»…

— Здоровая баржа! — заметил Хабаров. — Зараза, как хлестанет из всех жерл!

Суда подходили все ближе и ближе. Пароход брал их на буксир и расставлял по бухте. Казалось, они обкладывали город со всех сторон.

Как и на каждой из батарей, на Сигнальной горел бивачный огонь. Тут и трубку можно раскурить, и даже чайку попить, который все время закипает то в одном чайнике, то в другом. Бивачный костер — отрада и для нижних чинов, и для офицеров как родной очаг. Он тянет всех к себе в минуту затишья.

Вражеские суда долго становились в позицию, но якорей не бросали.

Маркешка подбежал к костру закурить трубку от уголька и хотел было задержаться, как вдруг услыхал, что его окликает командир батареи Гаврилов. Скомандовали всем по местам. Маркешка отложил дымящуюся трубку и стал присматриваться. Подбежали к своим пушкам Логвинов и еще двое аврорцев. Прислуга на местах. Мальчишки готовы носить картузы.