Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса - Филиппа Грегори

— Как же он сумел раздобыть ключ и отраву? — вопрошал Генрих, причем так громко, что его наверняка слышали в приемной все те, кто вечно держит ушки на макушке — любители сплетен, собравшиеся там, чтобы «всего лишь» пожелать его милости доброго дня.

Разумеется, у слуг не было ответа на эти вопросы. Ведь король сам позволил «этому мальчишке» свободно разгуливать по дворцу, сам щедро ссужал его деньгами, и тот действительно постоянно что-нибудь покупал — то дорогое кожаное украшение для седла, то перо для шляпы, — а стало быть, легко мог купить и снотворный порошок и заплатить мастеру за изготовление нужного ключа. Не говоря уж о том, что с прошлого октября ему разрешено было в любое время брать на конюшне коня и ездить на прогулки; да он мог уехать куда угодно, не дожидаясь ночи, когда дверь в его комнату крепко запрут! Для того чтобы покинуть дворец, ему вовсе не обязательно было тайком заказывать себе ключ. В общем, вся эта история имела несколько сказочный оттенок, как и выдуманное Генрихом имя Перкин Уорбек, как и вся легенда о его происхождении. И вот теперь «этот мальчишка», которого считали принцем только потому, что кому-то пришло в голову одевать его в шелковые рубашки, исчез среди ночи, выбравшись из запертой комнаты.

— Его непременно нужно поймать! — вскричал Генрих.

Он щелкнул пальцами, и в комнату ворвался один из писцов-клириков, сверкая тонзурой; на шее у него болталась подставка для письма, перья были заострены и готовы к бою. Генрих тут же громовым голосом принялся диктовать приказы: ворота накрепко запереть; шерифам в каждом графстве быть начеку и в оба глаза следить, не появится ли этот мальчишка; гонцам, погоняя коней, отправиться по всем главным дорогам и предупредить о возможном появлении самозванца хозяев всех гостиниц и постоялых дворов.

— А еще пусть объявят, что тот, кто доставит его сюда живым или мертвым, получит большое вознаграждение, — предложила Генриху леди Маргарет.

Я сидела, уставившись в тарелку. Я не воскликнула: «О нет! Вреда они ни в коем случае не должны ему наносить!» Я, принцесса Йоркская, хорошо знала, что на кону всегда жизнь или смерть. И «мальчишка», конечно, тоже наверняка это понимал; он должен был знать, тайком ускользая во тьму, что этим подписывает себе смертный приговор. Раз он нарушил данное Генриху слово, тот наверняка пошлет за ним в погоню людей с мечами.

— Нет, я все-таки потребую, чтобы мне его доставили живым, — беспечным тоном сказал Генрих, словно тот или иной исход особого значения не имел. — Мне бы не хотелось огорчать леди Кэтрин.

— Она в любом случае будет огорчена, — заметила я.

— Да, но, с другой стороны, она же должна понимать, что ее муж сбежал, нарушив данное слово. Сбежал, как последний трус, бросив ее и, похоже, больше не считая себя человеком женатым, — решительно заявил Генрих, несколько удивив меня подобной точкой зрения. — Пусть она поймет: ее судьба его более не тревожит, раз он мог сбежать, не предупредив ее и попросту о ней позабыв.

— Неверный, ненадежный человек! — поддержала его миледи.

— Ты бы лучше пошла и сообщила ей эту неприятную новость, — сказал Генрих. — Скажи ей, что он самым бесчестным образом сбежал, опоив чем-то стражу и прокравшись наружу, как вор. Что он ее бросил. И теперь у нее нет больше мужа, а у ее сына — отца. По-моему, она должна его за это презирать. Полагаю, теперь ее брак с ним будет аннулирован.

Я встала, и когда Генрих, помогая мне выйти из-за стола, отодвигал мое тяжелое кресло, я повернулась к нему, и мои серые глаза заглянули в самую глубину его карих глаз.

— Я, конечно же, все это ей передам, — ледяным тоном промолвила я, глядя на него в упор, — я скажу ей, что, согласно твоему мнению, его отныне следовало бы презирать; я также скажу ей, что ты считаешь, как, собственно, считал и раньше, что отныне она свободна от брачных уз. Кстати, не стоит ли мне заодно заверить ее, что твои намерения носят исключительно рыцарский характер? Особенно когда ты призываешь ее аннулировать этот брак? — С этими словами я вышла из комнаты, услышав напоследок, что Генрих и миледи тут же потребовали принести им карту королевства и стали прикидывать, где в данный момент может находиться «этот мальчишка».

* * *

В тот вечер Генрих пришел ко мне в спальню, чем очень удивил меня и Сесили, которая как раз собралась ночевать вместе со мной. Она, естественно, поспешила убраться и едва успела накинуть капот, когда в спальню вдруг ворвался Генрих, неся кувшин с подогретым элем для себя и бокал вина для меня — в точности как когда-то, в более счастливые времена; на мои удивленно поднятые брови он и внимания не обратил.

Он подал мне бокал, уселся у огня, налил себе кружку эля и с жадностью ее опустошил, как человек, который наконец-то достиг спасительного берега и может позволить себе это отпраздновать.

— А знаешь, он, оказывается, строил против меня заговор! — без всякой преамбулы начал он. — И относительно своего побега, и относительно дальнейших действий. Заговор с Фландрией, Францией и Шотландией — в общем, со своими обычными союзниками. С теми друзьями, которые никогда его не забывали.

Мне, разумеется, не нужно было спрашивать, кто этот «он».

— Значит, это они помогли ему выбраться отсюда? — спросила я.

Генрих засмеялся и носком сапога подтолкнул обратно в камин полено, грозившее оттуда вывалиться.

— Ну кто-то наверняка ему помогал! Да, это они помогли ему выбраться отсюда, а потом поспешили вывезти его из страны.

Я холодно смотрела на мужа, пытаясь понять, что он хотел этим сказать.

— Они что же, чем-то его опоили? Как он — стражу нашего замка? — спросила я. — Опоили, схватили, во что-то завернули и вывезли?

Генрих молчал, стараясь на меня не смотреть. В эту минуту он был очень похож на нашего Гарри, который, вот так же потупившись и накручивая на палец прядь волос, способен был рассказать мне что угодно, любую ложь, если она могла оправдать совершенный им проступок. Наконец он все же заговорил:

— Откуда мне знать? Откуда мне знать, на что способны эти предатели?

— Ну и где же он сейчас?

Генрих усмехнулся. Это он готов был сообщить мне с удовольствием.

— А вот это мне уже известно. Впрочем, я дам ему несколько дней на размышление — пусть поймет, в каком затруднительном положении он теперь оказался. Ведь сейчас его никто не поддерживает, он полностью предоставлен себе, и ночевать ему придется, скорее всего, под открытым небом, а возможно, и под холодным дождем. Я возьму его денька через два — в общем, скоро.

Я, поджав ноги, поудобней уселась в кресле и спросила:

— И что, это такая великая победа? Ты ведь явно пришел победу праздновать, не так ли?

Он улыбнулся.

— Ах, Элизабет, как хорошо ты меня знаешь! Да, это, безусловно, победа, хотя и не столь явная. Мне необходимо было нарушить положение, с недавних пор сложившееся при дворе; нарушить тот нелепый договор, который я заключил с этим мальчишкой. Но я и представить себе не мог, что он так поведет себя, оказавшись в числе моих придворных! Да он здесь почувствовал себя абсолютно счастливым, точно свинья, попав на клеверное поле! По ночам он прокрадывался в покои своей молодой жены — не возражай, я прекрасно знаю, что это так! — а днем танцевал с фрейлинами, сочинял стишки, распевал песенки, выезжал на охоту, и все это за мой счет; одевался он как принц, и его повсюду принимали как принца. Но ведь я-то отнюдь не к этому стремился, когда вытащил его из святого убежища и прилюдно назвал простолюдином и самозванцем! Между прочим, в Эксетере я велел заковать его в цепи и заставил признаться во всем, что вменялось ему в вину. И он подписал все, что я ему предлагал, и готов был принять любое имя, которым я его назову. Он был тише воды ниже травы, чувствуя себя сыном пьяницы-лодочника. Я не ожидал, что он с такой легкостью всплывет на поверхность и настолько обнаглеет, что даже в спальню к леди Кэтрин станет заглядывать! Я не ожидал, что у меня при дворе он проявит столько обаяния, что им будет очарован каждый встречный. Я не ожидал, что он будет вести жизнь настоящего принца после того, как я заставил его признаться, что он — дешевый обманщик. Я не думал, что она… принцесса… да и кому могло бы прийти в голову, что она…