Тьма египетская - Михаил Попов

Шевелиться было бесполезно и больно, но жуткая догадка заставила пленника змеиться вдоль своей длины, увеча кожу на спине.

— Великий правитель великого Авариса приготовил тебя для своих надобностей. Отбирал, выискивал, открывал перед тобою хранилища всех драгоценностей... а достанешься ты мне.

Мелкий, липкий смех сползал с расплющенных, потрескавшихся губ, слёзы текли, пересекая всё ещё наклонённое лицо наискосок, вспыхивая на буграх особенно выдающихся нарывов.

Мериптах стал шевелиться яростнее.

— Ты уже всё понял? По-онял, Апоп не приблизил бы к себе дурачка.

Рыбак всхлипнул от тяжкого, мучительного счастья, разбрызгивая капли слёз и слюны по сторонам.

Хека нашёл себе отличное место для своего подсматривающего ока. Это была квадратная башенка двадцати примерно локтей высотой, с одной полуобрушившейся гранью. Когда-то она, может быть, была жилищем плодовитого иноземного дерева, теперь же внутри ничто не напоминало о визитах «царских друзей», всё было забито клубами ежевичных кустов, настолько колючих, как будто это был склад забытого раздражения. Торговец благовониями швырнул туда несколько горстей семян льна, смешанных с порошком из шкуры красной лягушки, чтобы распугать весьма возможных тут змей. Забравшись внутрь, обнаружил остатки некой лестницы, ведущей к зияющей дыре наверху, набитой звёздами. Проткнув остробородой, подвижной головой крышу, осмотрелся. Дом госпожи Бесоры был недалече, хотя и частично прикрыт купой незваных платанов. Несмотря на эту помеху, можно было догадаться, что там, в доме, нечто затевается. Полыхало пламя возле уличных жертвенников, в порывах этого пламени мелькали многочисленные женские фигуры. Что интересно — все в белых одеяниях. Это Сетмосу-Хеке понравилось, потому что свидетельствовало — собравшиеся женщины объединены чем-то большим, чем просто время и место. Это входило в его планы. Став единым целым, разрозненные деревья этого леса превратятся в нежданную силу, что взорвёт отвратительное равновесие, в котором застыл ночной город.

Рядом с правым коленом лежал небольшой мешок из нововыделанной кожи. Внутри было два десятка флаконов, несколько связок кореньев, четыре баклажки. Самые ценные настои, порошки и мази, одна сотая от проклятых нубийских богатств, так и оставшихся косной, нерасколдованной силой. Сначала Сетмос-Хека хотел совершенно отказаться от незавещанного ему наследства, отринуть, забыть, стряхнуть со своей души. Ведь если говорить по правде, то что он получил хорошего от краденой магии? Одни длительные, смертельно опасные неприятности. Он уже почти решился, совсем уже решился на то, чтобы расстаться с драгоценной обузой, но потом всё же задумался о том, что будет представлять собою его однорукая жизнь после освобождения из женской чащи. Он ведь знает только один вид прокорма; ни рыбак, ни крестьянин из него не получится, даже если бы он согласился доживать свой век в этом качестве. Хека отобрал из всего лекарственного запаса один мешок. Только проверенные им лично средства и самые ценные из проверенных. Без этого он ощущал бы себя слишком беззащитным, простым, ничтожным калекой. Этот мешок поможет ему устроиться где-нибудь в тихом месте, у богатого глупого купца или при храме маленького безобидного божка.

Торговец благовониями прислушался, стараясь уловить звуковое содержание этого праздника белых одежд и жёлтых огней в толще чёрно-серебряной ночи. Конечно же надо упомянуть о луне, предельно налившейся своим металлическим соком и под воздействием холодного любопытства подползшей по небосводу как можно ближе к месту, где затевается нечто удивительное в её честь.

Но пока у дома Бесоры было тихо. Отдельные белые мотыльки продолжали слетаться из разных концов сада, то становясь на мгновение видимыми на открытых пространствах, доступных лунному вниманию, то исчезая в тени очередной кроны. Дом владычицы тихо набухал в ночи от собирающихся туда дев, и каждая приносила огромный невидимый короб бледного возбуждения. Так продолжалось довольно долго. На колком кирпичном пятачке, где свил своё наблюдательное гнездо Хека, ждать было тяжело. Нетерпение обостряло неудобство, было так скверно, что хоть молись какому-нибудь подходящему божеству. Кроме тот, с такого расстояния ведь и не определишь, что именно там происходит, без чего даже приблизительно не прикинешь, сколько осталось ждать.

Начинается, кажется!

С десяток белых туник вынеслось из полуспряганного дома в окружающие древесные глубины. Предвестницы действа? Бесшумные глашатаи?

Спустя некоторое время стало ясно — нет. Он неправильно понял этот порыв. Ничего существенного за ним не последовало. Продолжалось бесшумное копошение вокруг дома и жертвенников. Что-то там делается, что-то готовится, но вот что?! На мгновение в сердце застывшего на башне колдуна мелькнул холодный страх — а вдруг то, что он видит, и есть весь тот результат, который он смог произвести своими снадобьями? Повертятся вокруг жертвенников, перережут горло сонному козлёнку, измажутся рогатой кровью и всё.

А утром Сэб и Нанна начнут разбирательство — кто виновник тихого столпотворения? То, что до носителей синих одежд дойдёт, Хека не сомневался. Ведь стало же им известно о недавнем повальном поносе среди здешних растений.

Торговец благовониями не успел как следует расстроиться, как обозначилось изменение в наблюдаемой картине. Из трёх невидимых проёмов между чёрными платановыми холмами показались бледные, медленно продвигающиеся потоки. Бледные до тех пор, пока не вышли на освещённое луною пространство. Там их охватило призрачное сияние, и стали различимы лица. Причём они были белее белых одежд и таращились огромными чёрными глазами. Таких глаз не бывает у человеческого существа. Хека догадался, что они густо обведены чёрной краской.

Во главе каждого белого потока шла особая женщина, водительница. Но ни одна из них не была Бесорой. Потоки медленно сближались, одновременно немного сдвигаясь влево. Хека прикинул, что они полностью сольются почти у самого подножия его башни. Движение было медленным, неопасным на вид, но чем-то трудноопределимо тревожило. Очень скоро стало понятно чем. Потоки издавали звук, похожий на сдержанное гудение. Похоже, что бредущие женщины негромко мычали, сжав при этом зубы. Чем ближе они подходили, тем выше становился уровень этого гуда и тем больше он тревожил невидимого жителя башни. Хека сполз обратно в нору по плечи и ещё глубже, оставив лишь глаза на поверхности. А потом закрыл и один из них — на тот случай, если лунный луч падёт ему на лицо, то даже самая подозрительная из гудящих женщин подумает не о подглядывающем шпионе, а о куске отблескивающего кварца.

Гудящие потоки слились. Общий их звук усилился, и торговец благовониями с трудом переборол себя, чтобы не утопиться в башне полностью, однако поплавок любопытства удержал на поверхности наблюдения его глаз.

Женщины двигались на расстоянии каких-нибудь десяти шагов от него. Их было значительно больше сотни, они смотрели перед собой, переступали ногами, не поднимая рук. Смотрели... Хеку вдруг обдало холодом. Он понял — у них у всех закрыты глаза! Черной краской замазаны и веки, и глазные выемки, вот откуда жуткое впечатление огромных распяленных очей. Закрытые гудящие рты и закрытые зияющие глаза. Если они в таком состоянии добредут до внешних стен гарема, то несомненно произведут впечатление на охрану. Но можно ли одним слепым гудением проделать брешь в ограде Авариса? По крайней мере, внимание стражников будет отвлечено и, пожалуй, на немалое время. Хватит ли этого, чтобы незаметно выскользнуть?