Волчий паспорт - Евгений Евтушенко

…Источник той нестерпимой фальши, которой пронизан его «Бабий Яр», – очевидное отступление от коммунистической идеологии на позиции идеологии буржуазного толка. Это неоспоримо.

А вот «Дождь» («В нашем городе дождь», текст Е. Евтушенко, муз. Э. Колмановского), который «идет» беспрерывно, который просачивается даже в программы праздничных торжественных концертов, какие в нем приметы советской песни? Пора понять, что нашему народу… не о чем «скулить», ныть, хандрить, потому что у него ясные перспективы…

Совсем недавно уже достаточно известный и, по-моему, выдающийся молодой поэт Евтушенко выступил со своим первым рассказом «Четвертая Мещанская» – рассказ на редкость хорош как и по форме, так и по содержанию. Всего несколько страничек, а такое впечатление, что прочел повесть, даже небольшой роман.

…Допустим на мгновение, что авторы этого письма действительно считают песню «Хотят ли русские войны?» песней «дурного вкуса», причастной к «мещанской псевдолирике» и «унылой слезливости» (определение журнала «Советская музыка», чью непогрешимость отстаивают авторы). Тогда чем объяснить, что ее с волнением и энтузиазмом восприняли деятели Всемирного конгресса за разоружение и мир в Москве и участники Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Хельсинки?…Неужели все они – жертвы «дурного вкуса», падкие до «мещанской псевдолирики»?

И когда советских людей спрашивают, как поется в песне, «Хотят ли русские войны?», ответ наш ясен – мы говорим войне решительное «нет!».

Мне давно хотелось ответить на стихи Евтушенко о любви, и, несмотря на то что я прозаик, ответить тоже в стихах:

Дорогой Евгений Александрович! Сегодня получил Ваши стихи. Спасибо. Все стихи прекрасны. Но выбрал я для 13-й симфонии «Страхи». Мне кажется, для моей симфонии «Страхи» больше всего подходят. Одна строчка меня пугает:

Меня это пугает, так как разговор идет от моего лица. А я был счастлив и предельно правдив со своей покойной женой. Как бы эта строчка не явилась оскорблением ее светлой памяти. И сейчас у меня очень хорошая тяга, с которой я не могу кривить душой. Впрочем, сейчас, как Вы утверждаете, времена другие… После прочтения «Бабьего Яра» у меня появился некий ренессанс. И когда я стал читать Вашу книгу «Взмах руки» и решил продолжить работу, то меня прямо невозможно оторвать от бумаги. Давно уже у меня такого не было. И в больнице я без перерыва работаю… Но сегодня пришли Ваши стихи, и опять я во власти долга – долга, который мне необходимо выполнить – долга моей совести. В общем, за это спасибо Вам. Кстати, о совести. Дирижер С. А. Самосуд рассказал как-то мне о своей беседе с одним видным деятелем, ныне покойным, занимавшим при жизни государственную должность, и весьма значительную. Корифей науки сказал С. А. Самосуду: «Не надо ставить оперу „Борис Годунов“. И Пушкин, и вслед за ним Мусоргский извратили образ выдающегося государственного деятеля Бориса Годунова. Он выведен в опере этаким нытиком, хлюпиком. Из-за того что он зарезал какого-то мальчишку, он мучился совестью, хотя он, Борис Годунов, как видный деятель, отлично понимал, что это мероприятие было необходимым для того, чтобы вести Россию по пути прогресса и подлинного гуманизма». С. А. Самосуд с восторгом отнесся к необычайной мудрости вождя. Мне кажется, что стоит посвятить несколько слов и совести. О ней позабыли. А вспомнить о ней необходимо. Совесть надо реабилитировать. Совесть надо восстановить во всех правах. Надо предоставить ей достойную жилплощадь в душах человеческих. Когда завершу 13-ю симфонию, буду кланяться Вам в ноги за то, что Вы помогли мне «отобразить» в музыке проблему совести…Ваш Шостакович.

Не хочется вспоминать, за что и как ругали стихи Евгения Евтушенко. В известный период человек неизвестно почему был объявлен винтиком. Евтушенко уже в первых своих стихах очень добро, мягко и уважительно заговорил о человеке, о его сложной и не всегда «правильной» душевной жизни. И сам доверчиво раскрывался навстречу читателю. Так возникло абсолютное взаимопонимание…

…Было ведь время, когда иным критикам все эти «поиски себя» чудились чистой химерой, наваждением, дурным сном, когда, казалось, достаточно было велеть поэту Евтушенко прекратить писать непонятные стихи – и сама собой вернется божья благодать…

Евтушенко – поэт крайне восприимчивый… Его чувство – какое бы то ни было – вспыхивает ярко, как при автогенной сварке, и мгновенно сгорает – без остатка, без дыма и пепла. Само чувство, повторяю, может быть разным: жалость, восхищение, любовь, гнев, стыд, презрение – но форма выражения чувства всегда одинакова, это форма предела, белого каления. Это свойство возраста, душевного склада, темперамента – художественного, а не какого-нибудь другого. Скажем и прямее: это свойство таланта, недюжинного и различимого невооруженным глазом.

Когда Евгений Евтушенко читает свои стихи, самый большой зал бывает переполнен друзьями и противниками молодого лирика. Тогда идет такая борьба даже за стоячие места, что приходится нередко вмешиваться милиции. Давно уже его имя стало понятием и за пределами Советского Союза.

Как это ни парадоксально, но я считаю, что в своих социальных стихах Евтушенко куда лиричней, чем в своих рафинированно-лирических стихах. Неужели же эти душещипательные стихи, где рифмуется «шепотом» и «а что потом», лиричнее и ближе человеку, чем, например, стихотворение того же автора «Страхи»? Я знаком с Евтушенко уже довольно давно, с начала его поэтического пути, но этим стихотворением он меня еще более приблизил к себе. И Евтушенко нисколько не «предал» лирику. Его творчество развивается противоречиво, но естественно.