Палач, сын палача - Юлия Андреева

Так, по вине все того же треклятого Ганза Гортера, юный бакалавр медицины Густав Офелер был вынужден пойти в ученики к Геру Бауру, став помощником второго в Оффенбурге палача.

Если и последующие пытки не повлекли за собой признания обвиняемого, его можно освободить. Если же он сознается и попросит церковь о прощении, то он считается уличенным еретиком и подлежит передаче в руки светской власти.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

Два ящика гвоздей и двухметровое устройство, похожее на глубокое корыто, заказанное и купленное в рассрочку у столяра с улицы Роз, были доставлены в дом второго палача Филиппа Баура неделю назад. Все свободное время жена и дочка слушали из своих светелок однообразный стук топора и тихое пение главы семейства. Обычно Филипп пел, когда его посещало вдохновение, а пел он довольно часто.

В отличие от многих других судебных исполнителей, отправившихся на службу за тяжелым кошельком, Филипп был потомственным палачом, кроме этого, он был настоящим изобретателем и, как мрачно шутил о нем верховный судья фон Канн, художником.

Именно его неугомонному гению другие палачи были обязаны совершенно новыми инструментами дознания. Но особенно все радовались новинкам небольшого размера, которые можно было таскать с собой.

Всем известно, что при тюрьмах существует деревянный конь, скамья на высоких ножках, верх которой сделан в виде острого конуса, так что, когда палачи сажают на нее ведьму верхом, острый выступ врезался ей в самое нежное место. Но, как известно, деревянный конь – штука тяжелая, которую затруднительно перетаскивать с места на место. Поэтому Филипп Баур создал усеянную острыми гвоздями метлу, потом его гением была сделана скалка с шипами, которую не гнушался покатать по спинам подозреваемых даже чопорный Миллер.

После скалки он поработал над кроватью, так же усеяв ее гвоздями и снабдив специальными ремнями для того, чтобы ведьма не могла поменять позу, хоть как-то ослабив боль. Говорили, что ведьмино ложе Филипп создал специально для одной знатной дамы, которая в день ареста собиралась под венец. Понимая значимость дня, Филипп украсил обновку белыми розами, точно ложе новобрачной.

Среди судебных исполнителей потом долго ходили легенды о том, как простолюдин Баур укладывал на брачное ложе невесту капитана личной гвардии бургомистра.

После ведьминого ложа Филипп не занимался изобретениями с год, считая, что уже обессмертил свое имя, создав самое прекрасное, что только мог. Но потом вдруг палач из Ортенау возьми и переплюнь работу Баура. Взяв за основу обычный ведьмин трон – деревянное кресло, утыканное гвоздями, он сделал его железным, оставив под сидением и под подставкой для ног место для жаровни. Таким образом, пытка стала воистину ужасной, и ведьмы настолько боялись проклятого стула, что нередко признавались, едва взглянув на дьявольское устройство.

Съездив лично в Ортенау и узрев ужасное творение конкурента, Филипп был вынужден признать новый ведьмин трон непревзойденным шедевром и рекомендовать городской совет приобрести адскую штуковину.

Сам же Филипп Баур поначалу запил на неделю, так что его пришлось приводить в чувства, отливая водой и до пущего отрезвления оставляя спать в подвале тюрьмы. Оправившись и немного придя в себя, Филипп несколько месяцев ходил печальный и задумчивый, рисуя что-то на клочках бумаги и тут же безжалостно уничтожая свои творения.

Только через год после приобретения бургомистром ведьминого кресла Филипп сообщил в городской совет, что работает над орудием пытки, страшнее которого не видел до этого свет. После чего он отправился к столяру и заказал ему деревянный ящик, похожий на корыто с высокими стенками, и купил гвозди. Никто, даже судебные исполнители, числящиеся помощниками Баура, даже юный Офелер, его будущий зять и ученик, не знали, что готовит Филипп.

Первым, кому палач собирался показать свое творение, был окружной судья Иероним Тенглер, который в свое время принял Баура на должность и всячески способствовал его продвижению по службе. В назначенный час Гер Тенглер пожаловал в роскошный дом палача, где к его приходу был уже накрыт праздничный стол.

Взволнованный Филипп Баур был одет в белую сорочку и голубоватый камзол с серебряными вышивками, его прямые, пшеничного цвета волосы были тщательно вымыты и зачесаны назад. Короткие панталоны оканчивались бантами под коленками, ниже икры стягивали белые чулки и заканчивали картинку тяжелые туфли с массивными короткими каблуками и золочеными розетками. Рядом с мужем стояла Жанна Баур, полноватая, приятная на вид женщина с румянцем на пухленьких щечках и в белом чепце с кружевными оборками и голубыми атласными лентами. На госпоже Баур было синее бархатное платье с отложным кружевным воротничком и кружевным же передничком, который был надет явно не для работы по дому, а исключительно для кокетства и очарования. Их дочь, семнадцатилетняя Эльза, была в кремовом шелковом платье и бархатной шнурованной безрукавке, которая так шла к ее огромным, голубым глазам. Головку фрекен Баур украшал атласный чепец кремового цвета с бордовой ленточкой.

Первым делом, усевшись за стол, господин судья счел за благо произнести тост за здоровье бургомистра, после чего Филипп предложил выпить за самого судью и его семейство.

– Сколько же всего ты создал, дорогой наш господин Баур? Скольким же обязаны тебе суды герцогства?! – улыбаясь, чествовал хозяина судья Тенглер, с удовольствием откушивая предложенные ему яства и не спеша отправиться в мастерскую Филиппа Баура, где, несомненно, его ждала какая-нибудь очередная мерзость, после которой он, как любой впечатлительный человек, не сможет не то что есть, а даже спокойно спать в своей постели.

Тем не менее, время шло, и вскоре Иероним Тенглер был вынужден подняться из-за стола и просить достойнейшего господина второго палача показать ему, наконец, созданную им диковинку.

После чего все вместе они отправились в мастерскую.

Изобретение, которое палач на этот раз собирался продемонстрировать в городком совете было еще ужаснее, нежели ведьмин стул, и куда страшнее проклятого ложа.

Просторная мастерская была тщательно выметена и из нее для большего эффекта были вынесены почти все посторонние предметы, чтобы взгляд падал сразу же на ужасный ящик, висящий посреди комнаты на канатах. Сверху он был прикрыт прозрачной кисеей, чуть скрывающей его очертания и добавляющей в жуткий предмет нечто домашнее.

– Это же… это… – госпожа Баур побледнела и, возможно, лишилась бы чувств, если бы ей не пришла на помощь дочь, поддержав ее и дав нюхнуть заранее приготовленной соли.

– Это гигантская колыбель, – догадался судья Тенглер и подошел ближе.

Опередивший его Баур качнул невероятных размеров люльку, и она полетела, колыша тонкий тюль занавески и оставляя на стене причудливые тени.

Полюбовавшись какое-то время на качающуюся колыбель, Филипп Баур подошел к судье и, поставив перед ним скамейку, предложил ему самому заглянуть внутрь люльки, что тот и сделал, опираясь на руку палача.