Сталин и Гитлер - Ричард Овери

Продвижение Гитлера к вершине власти в партии происходило совершенно в ином контексте. Вопрос о том, готов ли он относиться терпимо к «коллективному руководству» в любом смысле этого слова, никогда не вставал. Когда в декабре 1924 года он вышел из Ландсбергской тюрьмы, его первейшей задачей было восстановление себя в роли бесспорного лидера партии, утраченной им во время пребывания в заключении. В отличие от Сталина, Гитлер должен был возглавить довольно шумную партию, не имеющую никаких перспектив оказаться у власти, тогда как Сталин был одним из высших руководителей правящей партии. Пребывание в тюрьме поставило Гитлера в весьма затруднительное положение. Его партия была запрещена во всех германских регионах, за исключением Тюрингии96. В июле 1924 года он полностью оставил политическую деятельность на период до своего освобождения. За пределами небольших групп национал-социалисты разбивались на разные фракции, некоторые из них объединились под крышей радикал-националистов в Северной Германии, другие вступили в ассоциацию с небольшими пангерманскими союзам в Баварии. В отсутствие Гитлера для его замещения, первая из этих групп, Национал-социалистическая партия Свободы, поставила во главе престарелого генерала Людендорфа, но баварское крыло партии не приняло это назначение. Движение, приветствовавшее возврат Гитлера в политику в 1925 году, было очень малочисленным и разрозненным; партийное издательство в Мюнхене, «Эхер-Ферлаг», насчитывало всего три человека персонала97. Гитлер произвел реорганизацию партии главным образом по принципу лояльности к своей персоне. Его первое публичное выступление 27 февраля 1925 года состоялось в том самом пивном подвале в Мюнхене, где начался возглавляемый им путч. В тот день тысячи его сторонников заполнили зал, большинству из них пришлось слушать стоя, так как мест для сидения не хватало. Гитлер призвал всех к преданности ему как единоличному лидеру партии. Лидеры местных националистов, сгруппировавшиеся вокруг Гитлера, по окончании его речи «достигли примирения», полностью препоручив себя его «непререкаемой» власти98, как писал один из свидетелей.

Последующие два года были переломными для карьеры Гитлера. Началось его новое восхождение с самого малообещающего подножия к вершине власти в партии. Радикально-националистическое крыло германской политики было незначительным и разрозненным. Гитлер мог рассчитывать на поддержку только со стороны разнородной кучки из нескольких тысяч баварских националистов; организация на севере Германии находилась в руках революционных националистов, относившихся к авторитарной власти Гитлера с куда меньшим энтузиазмом; Людендорфф все еще оставался значительной фигурой на обочине движения; на горизонте также виднелись смутные очертания фигуры молодого честолюбивого фармацевта Грегора Штрассера, который в отсутствие Гитлера стал действовать как «доверенное» лицо заключенного в тюрьму фюрера. Штрассер для Гитлера был тем же, что Бухарин для Сталина. Вопреки тому что Штрассера часто называют представителем «северного» крыла партии, в действительности он был баварцем, родившимся в 1892 году в семье правоверного католика. Его отец был мелким государственным служащим. Как и Гитлер, Штрассер прошел всю войну, также был награжден Железным крестом первого и второго класса; как и Гитлер, он считал войну самым главным испытанием своей жизни. Личность Штрассера во многих отношениях была антиподом Гитлера. Он был от природы общительным, веселым, открытым, с большим чувством юмора; его крупная фигура и сильный голос, улыбчивость и обаяние непринужденной властности закономерно сделали его лидером и популярной фигурой как внутри, так и за пределами партии. Его политические взгляды сформировались в окопах: мощный революционный национализм, полностью отвергающий старый имперский порядок в пользу естественного сообщества, основанного не на классах и привилегиях, а на общем стремлении всех трудиться во имя нации. «Мы стали националистами в окопах, – говорил он собравшимся в 1924 году, – поэтому мы не могли не стать социалистами»99. Гитлеровское движение стало естественным прибежищем для Штрассера. Он вступил в партию в 1922 году, а в марте 1923 стал во главе баварского полка в полувоенной организации партии – Штурмовых отрядах (СА). В период пребывания Гитлера в тюрьме Штрассер стал одним из ведущих членов блока радикальных националистов, борющихся за победу на выборах, в отсутствие запрещенной Национал-социалистической партии и в декабре 1924 года был избран в рейхстаг. В отличие от некоторых выдающихся праворадикалов, в феврале 1925 года Штрассер решил примкнуть к Гитлеру, но не в качестве «последователя», а равноправного «коллеги»100.

Гитлер принял предложение Штрассера сотрудничать в возрождении угасающей партии, но он остался непреклонным в вопросе о руководстве ею, считая, что только он один способен вести ее к будущим победам. Эта убежденность Гитлера углубилась в месяцы, когда он сидел в тюрьме, она также подпитывалась подобострастным вниманием к нему со стороны его секретаря и его второго «я», Рудольфа Гесса, сидевшего в тюрьме вместе со своим лидером, которого он называл «трибуном». После встречи, с которой началось возрождение партии, Гесс отметил «непоколебимую веру» своего властителя «в его судьбу»101. Взгляды Гитлера на организацию партии исключали любую партийную демократию, которую хотели внедрить некоторые деятели партии; его концепция движения полностью основывалась на том, что он является потенциальным спасителем Германии и его идеи и политические шаги не могут быть подвержены влиянию идей и советов других. 14 февраля 1926 года Гитлер созвал все старшее руководство партии на конференцию в городе Бамберге на севере Баварии. Среди лидеров были и партийные радикалы, предпочитавшие революционный путь к власти. Они представляли собой слабо организованную рабочую группу, основанную в прошлом июле Штрассером для координации стратегии партии за пределами Баварии; им также была составлена модифицированная версия программы партии, принятой в 1920 году, которая, как он расчитывал, будет одобрена. Гитлер говорил без устали на протяжении пяти часов. Он утверждал, что программа партии незыблема («основа нашей религии, нашей идеологии»); он отмел революционный путь борьбы в пользу движения к власти через победу на парламентских выборах; но в первую очередь он ясно выразил мысль о том, что он сам незаменим и только он может привести партию к победе102. Пятью месяцами позже, на первом после возрождения съезде партии, созванном 4 июля в Веймаре, личное главенство Гитлера в партии было признано большинством, и его положение в партии в роли Führer (титул, официально одобренный в Веймаре) с этого момента стало непоколебимым.

Нет сомнения, Гитлер воспользовался своей притягательностью и личной харизмой для беспощадной расправы над теми, кто вставал на его пути, а также для того, чтобы упростить процесс выработки стратегии партии. И все же в основных вопросах доктрины и тактики имелись реальные различия. Так, Штрассер представлял те круги в партийном руководстве, которые выступали за подчеркнуто «германский» социализм. «Мы, социалисты, – враги, смертельные враги существующей капиталистической экономической системы», – писал он в 1926 году в памфлете, содержавшем перечень задач движения в будущем103. Другие лидеры партии были настроены более враждебно к тому, что партия должна сконцентрировать все свои усилия, чтобы стать националистическим представителем городского рабочего класса. Эти различия отражали существующие разногласия по вопросам тактики: «социалистическое» крыло предлагало принять более бескомпромиссную и враждебную позицию по отношению к парламенту, умеренные выступали за легальные формы борьбы за власть. Здесь возникает соблазн сравнить гитлеровский подход к аргументам с тактикой Сталина на дебатах по вопросам индустриализации страны. Оба отвергали радикальные пути решения вопросов, так как они ассоциировались с партийными кругами, представлявшими угрозу их личным политическим позициям. Гитлер во многом разделял и продолжал продвигать в 1930-х годах взгляды Штрассера, утверждавшего, что старый экономический порядок обанкротился и был несправедлив, поэтому должен быть заменен на экономическую систему, основанную на «достижениях» для нации104. Но Гитлер осознавал, что бескомпромиссный революционизм оттолкнет избирателей и в конце концов может смести и его самого.