Северное буги - Яков Пушкарев

Относительно тех пяти дней я бы сказал, что, несмотря на стены дома, на его окна и двери, это сумеречное, полуобморочное состояние проникло в каждый закоулок дома, превратив его в нечто бездушное, безрадостное, и даже новогодняя елка казалась пустой декорацией этого серого состояния. Да и наши отдельные «я» словно притаились, боясь обнаружить свою истинную сущность. Несмотря на то что мы еще собирались вместе на обеды и ужины, выпивали, смеялись, казалось, в наших глазах таяло что-то очень важное. Все большее время мы проводили в своих комнатах. Чтобы хоть как-то прогнать невыносимое состояние ожидания, уныние, сжечь это тусклое время, мы занимались любовью, тащили в свои комнаты шоколад, смотрели на огонь в камине и на летающих китайцев — мастеров кунгфу (это был единственный видеодиск), пили кофе, ходили в сауну.

За период нашего заточения я провел в кровати больше времени, чем, кажется, за последний год. Я уже привык к кофе и сандвичам в постель, к душу и сексу в душе, к сексу в кровати, в кресле, на трюмо, на столе, у стены, у окна. За это время Вика стала совершенно естественной частью моего бытия, и, казалось, вычеркни я ее из жизни — и мир потеряет свою целостность. Я изучил ее тело от корней волос до кончиков пальцев, по памяти я могу нарисовать карту ее родинок и повторить линии ее рук, я знаю, что больше всего она любит, когда мужчина сверху и когда быстро, и в это время ее целуют в шею или держат в ладонях ее лицо. Она краснеет при разговоре об оральном сексе. Она целует только до линии чуть ниже пупка, но позволяет, когда ее целуют ниже. Ей щекотно под мышками и когда пальцами проводишь по щиколоткам. Она оставляет тонкую полоску, когда бреет лобок. Она бреет ноги только до колена, выше у нее легкий пушок, и его брить ни к чему, он сексуален. Когда глубоко, ей больно. Зайдя в туалет, она сначала включает воду. Она любит белое постельное белье с вышивкой. Нижнее белье тоже белое и с вышивкой. Любит, когда во время секса с нее не снимают белье, а отодвигают трусики и покусывают через бюстгальтер. Не любит презервативы, тем более с запахом. Не любит смотреть порнографию, но любит читать о сексе. Никто на свете ее не убедит, что у нее нет целлюлита. Делает вид, что недовольна своими бедрами и любит, когда ее убеждают в том, что бедра у нее очень и даже очень хороши. Знает несколько сексуальных слов по-испански. Считает, что, играя в дурака на раздевание, может обыграть любого. Сердится, когда проигрывает в карты на раздевание пять раз кряду. Возбуждается, когда ее тело смазывают гелем для массажа. Не любит говорить о личной жизни. Любит с мужского тела есть мороженое. Сливы ей напоминают головки мужских членов, стесняется покупать сливы, хотя знает, что это глупости, очень любит эти самые сливы и ненавидит свой маленький бзик. Ест их с закрытыми глазами. Считает свою грудь очень сексуальной. Не из-за третьего размера, а из-за родинок. Любит смотреть во время секса в зеркало. Ей нравится, как движется мужчина. Меня считает привлекательным, но мне надо качать пресс, «а то что это такое, а?» — «это — холодный бетон», — отвечал я. Во время оргазма хватает ртом воздух, как рыбка, и не кричит. По гороскопу тоже Рыба. Ей нравится, когда мы лежим вместе и перечитываем эротические места где ОН… а ОНА… и так далее. Ей нравится рассказывать о своем детстве. Мне нравилось это слушать. Я лежал, смотрел в потолок или на нее, слушал, слушал и то думал о своем, то ловил какое-нибудь ее слово и переспрашивал или смеялся, услышав, как ОН, а вот ОНА…

— А вот-вот, — говорила она, ища нужную страницу, — ага, здесь «…когда лифт тронулся, ОНА опустилась перед ним на колени. 20-й. Сквозь белое тугое полотно его брюк чувствовалось, как напряжен его инструмент. ОНА на секунду прижалась к низу его живота, а он запустил руки в ее горячие волосы. 19-й. Одним движением она освободила его твердую плоть из тесных объятий брюк и тут же проглотила своим теплым и влажным ртом. ОН сильней обхватил ее голову и застонал от удовольствия. 17-й. Купая его головку в своих губах, ОНА чувствовала, как ОН непроизвольно то напрягает, то расслабляет свой пресс. 12-й. Мелкие поцелуи покрыли его твердый орган. 11-й. Обхватив ЕЕ голову, ОН глубоко вошел, так что у НЕЕ сперло дыхание. Дав ей вздохнуть, он стал входить нежнее, не так глубоко, лишь помогая ЕЙ доставить наивысшее наслаждение. 10-й, 9-й, 8-й, 7-й, 6-й. ОНИ уже были похожи на один целостный механизм. ОНА закрыла глаза, стала своими губами, языком, нёбом… 5-й, 4-й, 3-й, 2-й. ОН вдруг остановился, дав ей понять, что ЭТО произойдет сейчас. ОНА сильней обхватила губами и почувствовала, как вся она наполняется его горячим любовным соком… 1-й. Когда двери лифта открылись, ОНИ, улыбаясь, вышли. В лифт зашло несколько человек…»

— Подожди, там прямо так и написано — «любовным соком»? — ироническим тоном спрашивал я.

— Да. Тебе не нравится?

— Нет, почему же, нормально. Только вряд ли мужчина, если он не гей, так бы назвал сперму. Я даже сначала и не понял.

— Да все ты понял, просто издеваешься! — смеялась она.

— Ну, чуть-чуть.

— А знаешь, я, когда маленькой была, очень любила сгущенное молоко, а теперь совсем не могу его есть, очень уж оно похоже на «любовный сок».

— Если ты уж сливы так воспринимаешь, то… У тебя, наверно, очень развит ассоциативный аппарат.

— Представь себе, — мечтательно сказала она, — у нас дача была, все лето босиком. Набегаешься, то на карьер, то в прятки, ноги издерешь, колени, состояние такое балдежное — и лето чувствуешь, что вот оно целиком, жаркое, полынь вокруг, как деревья, бежишь домой по пыли и знаешь, что там, на веранде, в буфете несколько банок. Прибежишь, ноги горят, а полы только что вымытые, холодные, и бабушка тебе из соседней комнаты: «Вымой ноги, умойся!», а уже невтерпеж, проскальзываешь, достанешь эту самую сгущенку, кое-как откроешь и взахлеб, лицо, ноги горят, полы прохладные, сгущенка обалденная. Сделаешь три глотка, глаза сами от удовольствия закатываются, и еще бы пила, но уже горло от сахара сводит и хочется пить. А сейчас как отрезало, не могу, и все. И лета не замечаешь.

— А я две дырки делал. Из одной пьешь, а в другую воздух поступает.

— Эх, вам, мужикам, только бы где-нибудь дырок наделать, — игриво заметила она.

Я рассмеялся.

— Ладно тебе, давай дальше читай, — улыбался я в ответ.

Она нашла нужную страницу.

— «ОН нежно трогал ЕЕ сокровище губами, плавно, но настойчиво входил языком, ОНА сжимала шелковую простыню, и та ускользала из ЕЕ рук, как вода. ЕЕ хотелось раскинуть свои ноги, но они не слушались и извивались, и пятки скользили по шелку. Одним рывком ОН поднялся и оказался над НЕЙ и одновременно в НЕЙ. Это была полная нежности борьба. Их тела перекатывались по простыне, двигались и скользили, они словно жили в нежном взаимопроникающем танце. Своими горячими руками ОН то держал ЕЕ за плечи, то сцеплялся с ЕЕ пальцами в замок, то гладил по мокрой спине, то по внутренней части бедер, и с каждым ударом ЕЕ сердца он входил в НЕЕ. Сердцебиение ЕЕ учащалось. «Давай же!» — шептала ОНА, и с последним, страстным ударом чресл ОН замирал, ослабевал, и ОНИ, изнемогая от усталости, засыпали. На рассвете. А за окном, словно охраняя их покой, падал спокойный, ровный снег, тысячи мелких снежинок бесшумно скользили по стеклу».