Еще один год в Провансе - Питер Мейл

Томми произвел себя в посредники в длительной вендетте братьев Виаль, владельцев соседствующих участков в долине под деревней. Смуглые жилистые братья Виаль, с узкими, как мордочки гончих, лицами не разговаривают друг с другом более двадцати лет. Причина раздора всеми — возможно, и ими самими — давно забыта. Вероятно, спор из-за наследства, из-за воды, из-за женщины или просто взаимная неприязнь, развившаяся до болезненных пределов сладострастной ненависти. Братья сидят в противоположных концах зала, время от времени поднимаясь с места, чтобы оставить яд взаимных обвинений Томми, который сразу отправляется с дипломатической миссией к адресату, с примиряющим пожиманием плеч передает сообщение и, кивая с видом серьезным и сосредоточенным, принимает ответ. Эта челночная дипломатия получила местное кодовое обозначение — «вальс трех мудрецов».

Легким дивертисментом для завсегдатаев кафе представляется бурный роман Жозетт, дочери пекаря, девушки, эмоциональное состояние которой можно определить по ее гардеробу в момент появления ее в дверях. Если роман ее в разгаре, то она вышагивает страусом на высоченной платформе, бедра ее обтягивает микроскопическая юбчонка, а на руке, как корзинка, болтается мотоциклетный шлем. Она весела, все время хихикает и шепчется с Фанни, отрывая от губ запачканный губной помадой стакан мятного «Перрье». Если же любовь опять в загоне, юбка и каблуки уступают место джинсе и летней обуви — эспадрильям, вместо хихиканья от стойки доносятся тяжкие вздохи, а Фанни сует ей в руку бумажную салфетку, чтобы промакивать слезы.

Сердечные дела совершенно не интересуют Мариуса, за исключением случаев, когда сердце останавливается и следуют очередные похороны. Для этого субъекта я создал в деревенской общественной иерархии позицию entrepreneur de pompes funèbres — похоронного распорядителя. Это назначение в какой-то мере легализует его хобби, хотя ему явно следовало бы выбирать более утонченные формы общения с будущими клиентами, особенно с Жаки, старейшим из игроков в карты.

— Eh, mon vieux, как ты себя сегодня чувствуешь?

— Ça va, çа va, неплохо.

— Жаль.

Такой малости для обидчивого достаточно, чтобы сменить деревню, отправиться умирать куда-нибудь в иное место. Однако надеюсь, что небольшой курс перевоспитания поможет Мариусу замаскировать свой гробокопательский энтузиазм, жажду устроить то, что он называет «окончательным торжеством», всему человечеству. И прежде всего ему следует отказаться от идеи принимать ставки на пари, кто раньше умрет. Участниками становятся все, кто старше шестидесяти пяти. Ставки принимаются на выживание, выплата призовых сумм на только что насыпанном могильном холмике. Мариус считает, что эта процедура ничуть не кошмарнее, чем страхование жизни.

Вы могли обнаружить заметный дисбаланс полов посетителей. Мужчины преобладают. Куда девались женщины Сен-Бонне?

Разные поколения держатся вне кафе по разным причинам. Те, что помоложе, ходят на работу, а после трудятся дома: убирают, разбираются со счетами, нянчатся с детьми и готовят ужин для старшего ребенка — мужа, который спасается от всех этих обязанностей в кафе.

У старших дам две проблемы. Первая — Фанни, которая чрезмерно dragueuse[45], чересчур дерзка, на их взгляд, и вся грудь у нее наружу. Вторая причина в том, что функцию общественного наблюдательного комитета деревенские дамы куда более успешно осуществляют с небольшой площади у въезда в деревню. Устроившись на стульчиках перед домом своего главнокомандующего, вдовы Пипон, они держат под обстрелом всю деревню, на экране их радара высвечены почта, boulangerie, кафе, автостоянка, mairie, церковь. Дамы не прикидываются, что вышли свежим воздухом подышать, хотя некоторые маскируются прихваченным с собой вязанием. Цель их собрания — наблюдение и анализ жизни деревни.

Самое незначительное отклонение от нормы вызывает немедленную реакцию. Молодая домохозяйка покупает больше хлеба, чем обычно, — следовательно, ожидает гостей. Что за гости, откуда? Закоренелый еретик вдруг заявился в церковь. Должно быть, есть ему в чем покаяться. Что он такое вытворил? Местный агент по недвижимости подкатил на своем мафиозно-черном «лендкрузере» к мэрии, нырнул внутрь с папкой под мышкой. На чей дом он пытается наложить лапы? И — mon Dieu! — туристы! Туристки! Эти девицы носятся по улицам в нижнем белье, скоро совсем голыми начнут разгуливать. Это в Сен-Бонне-ле-Фруа, респектабельном селении! Когда уж совсем ничего не случается, пожилые дамы возвращаются к питейным привычкам завсегдатаев кафе, к амурным делам Жозетт: «Она плохо кончит, вот увидите!» — или старым неподтвержденным, а значит, вполне вероятным толкам.

Этот наблюдательный комитет представляет собой неотъемлемую часть семьи, в которую вы собираетесь вступить, если намереваетесь жить в маленькой любопытной общине, и в этом один из недостатков деревенской жизни. Мы как-то попытались, много лет назад, и результаты поползновения до сих пор свежи в моей памяти. Едва мы въехали, как на пороге появились с инспекцией две пожилые незамужние сестрицы, жившие по соседству. Они сунули носы повсюду и поинтересовались, что сколько стоит. Заметили, как нам повезло, что у нас телефон, один из немногих в деревне. На следующее утро появился их брат, копивший неосуществленные телефонные разговоры в течение трех месяцев, отзвонился и оставил на столике возле телефона пятьдесят сантимов.

Мы мирились с этим и со всем последующим, потому что мы иностранцы, меньше всего нам хотелось кого-то обидеть. В конце концов, мы их выбрали, этих людей, а не они нас.

Деревенская жизнь быстро научила нас, что, выигрывая в общении, теряешь в уединении. В любое время в окне могла возникнуть чья-то физиономия, и за этим следовал стук в дверь. И никуда от этого не денешься. Можешь прятаться, но сбежать некуда. Они знают, что ты дома. Знают, потому что ставни открыты, никто не уходит из дома, не закрыв ставни. Конечно, можно закрыть их и остаться дома, чтобы одурачить соседей, но что за радость сидеть в темноте! Следят за вашими движениями, за вашей почтой. Ваши привычки обсуждаются и анализируются.

Конечно, все это типично не только для Франции. То же самое происходит на Гебридских островах, в Вермонте, под Мюнхеном. Везде новоприбывшие возбуждают любопытство, а в новоселах вы пребываете добрых пять, а то и десять лет. Многим это нравится, но я к ним не отношусь. Я хотел бы следовать по своим делам, не объясняя каждые полсотни шагов, куда и зачем я направляюсь. Мне кажется, что частная жизнь должна оставаться личным делом. И потому деревней, даже моей идеальной деревней Сен-Бонне-ле-Фруа, лучше наслаждаться с некоторого расстояния. Ее всегда приятно посетить. Но жить лучше подальше.

Путешествуя по проселкам Воклюза, нельзя не заметить большого процента автомобилей явно не первой молодости, а если точнее — откровенного четырехколесного металлолома. Проржавевшие кузова, двигатели, задыхающиеся в последней стадии чахотки, отваливающиеся выхлопные трубы — кажется, эти автомобили не младше их хозяев, добрых душ, примирившихся с механическим несовершенством своих четырехколесных друзей. Когда мы впервые прибыли в Прованс, я полагал, что эта верность ржавому железу проистекает из, как бы это тактичнее выразиться, экономности владельцев, должно быть, также из свойственного сельским жителям почтения к технике, нежелания расстаться с механизмом, если он еще не окончательно перестал тарахтеть, если его еще можно заставить функционировать. Затем мы сами купили автомобиль, и я понял истинную причину.