Я убью свое прошлое - Алексей Макеев

– Я с вами поеду! – крикнул Илья и бросился одеваться. Врач буркнул что-то вроде «мне пофиг, езжай, если хочешь», но Илье было наплевать. Оделся наскоро, захлопнул дверь и помчался вниз, к желто-белой «Газели» «Скорой помощи».

Гонка по темному заснеженному городу, желтый фонарь над дверью приемного отделения, длинный гулкий коридор с бесчисленным количеством дверей по обе стороны и одной, огромной, в самом конце. Она-то и закрылась перед его носом, рявкнул кто-то: «Не положено», каталка с накрытой мокрым одеялом Ольгой пропала. Илья остался один, побрел обратно, натыкаясь на сонный злой персонал больницы. Уселся на подоконник, глянул в окно, потом на часы. Третий час ночи, а ему казалось, что прошло минут сорок с того момента, как он вытащил Ольгу из воды. Пятнадцать минут, полчаса, час, полтора – он успел уже примелькаться в коридоре, бродил, как лунатик, не сводил с заветной двери глаз. Врач появился еще через полчаса, посмотрел на выросшего на пути Илью красными глазами, обогнул препятствие и двинул по коридору к лестнице на второй этаж. Илья не отставал, держался на полшага позади.

– Кровопотеря тридцать процентов, проведено переливание компонентов крови, через пару часов проверим на отторжение. Повреждено сухожилие на левой руке, понадобится повторная операция, – врач сбавил шаг, Илья заступил ему дорогу.

– Где она?

– В реанимации пока. Сутки полежит, потом в общую переведем. У нее родственники есть?

– Я родственник, – ответил Илья. – Я ее муж.

– А ваша жена что – сирота? – со злым ехидством поинтересовался врач.

– Нет, у нее мать есть, отец, сын, дочь. К ней можно?

– Нет, конечно, – врач кивнул знакомому и неспешно зашагал дальше. – В реанимацию посторонним нельзя. В обычную палату переведем, тогда и приходите. Все, молодой человек, не мешайте, мне работать надо.

Ничего, сутки – это немного, через двадцать четыре часа он вернется сюда. Сейчас бесполезно орать, требовать, биться головой о стену – не поможет. А Ольга тем временем придет в себя, может, ей даже станет легче. «Повреждено сухожилие» – неудивительно, таким резаком по руке себе полоснула, да еще и в состоянии аффекта…

Домой он пошел пешком, и даже не потому, что в четыре утра маршрутки не ходят и такси ни за какие деньги не поймать. На ходу и думалось лучше, и назойливые мысли словно сдувало ветром. Прошел мимо школы, глянул на темные окна и, не останавливаясь, зашагал дальше, миновал дом, где жила Наташа. Посмотрел на знакомые темные окна, отвернулся, двинул дальше по снегу и морозу. Навстречу не попалось никого, даже бездомные псы попрятались от холода и ветра. Проскочила по дороге плоская иномарка без номеров с выключенными фарами и пропала в метели.

Илья вошел в подъезд, полез в карман за ключами, нащупал тяжелую связку и пошел по ступеням вверх. Сил осталось только доползти до двери, он словно засыпал на ходу. Еще немного, последний рывок, вставить ключ в замочную скважину, повернуть его и ввалиться в квартиру. И спать, спать, сколько влезет, если понадобится – налопаться снотворного, чтобы поскорее прошли эти сутки, чтобы не терзала единственная мысль: «Зачем?»

Ноги не слушались, он споткнулся о последнюю ступеньку и едва не упал, пролетел через площадку и остановился у приоткрытой двери своей квартиры. «Не понял. – Илья смотрел на дверь, словно видел ее впервые. – Закрыть я ее, что ли, забыл? Нет, я еще из ума не выжил…» Он прислушался – ничего, только стучит снег в оконное стекло на площадке. Потянул на себя дверь за ручку, шагнул в темноту и сразу споткнулся обо что-то на полу, едва удержал равновесие, глянул себе под ноги. Дорогу преграждала перевернутая тумбочка, раньше она стояла в углу. На нее кидали газеты, и, поджидая хозяев, спала в груде макулатуры Фиска. Сейчас все ящики выдернуты, валяются на полу, мелкое барахло из них раскидано по полу. Дальше – не легче, в кухне и комнатах полный разгром, оборваны даже шторы на окнах, сорваны с петель дверцы шкафов, зеркало на стене в коридоре пошло трещинами. В него кинули тяжеленную напольную керамическую вазу, ее горлышко отбито, валяется на подзеркальной полке. Одежда, белье, обувь, детское барахло, крупы в кухне, посуда, вилки, ложки – все вперемешку, что-то разбито, что-то уцелело. А замок на входной двери незатейливо вывернут вместе с клоком обивки, на кровати в спальне валяются горшки с цветами, земля рассыпалась по покрывалу и простыням. Монитор в детской комнате валяется на полу, по системнику словно слон прошелся вперед-назад, сам стол залит какой-то скользкой дрянью.

Кто-то основательно потрудился здесь в отсутствие хозяев, с фантазией поработал, с огоньком. Благо времени было предостаточно: резвись – не хочу. Работали нарочито грязно, даже паскудно, а пропало что-то или нет – непонятно в этом разгроме, сначала надо порядок навести, а уж потом дебет с кредитом сводить. А толку-то? Не ментов же вызывать, они того гляди сами за ним явятся…

Илья вернулся в коридор, кое-как прикрыл входную дверь, вернул тумбочку на место и подобрал разбросанные газеты. На пятом этаже хлопнула дверь, кто-то побежал по ступенькам вниз. Не иначе, на первую электричку в Москву торопится, время подходящее, уже почти шесть часов утра. Выйти, что ли, перехватить по дороге, спросить – может, человек видел что или слышал? Нет, без шансов, пошлет только куда подальше. Свидетелей искать бесполезно – ночь, все спят, никто ничего не видел. Даже если и видели – не скажут, предпочтут промолчать. Сучья порода, рассудка нет, одни инстинкты – жрать, сношаться, гадить. «Не знаю, не видел, не слышал», будто и не понимают, что Земля круглая и завтра им самим понадобится помощь ближнего. А он тоже глухой, слепой и немой. Словно инстинкт самосохранения у людей майонезом отшибло, «сдохни ты сегодня, а я завтра» – вот наш девиз…

Уже рассвело, когда он закончил убираться в квартире. Последними сгреб с кровати в спальне засыпанные землей грязные тряпки, поволок их в ванную, затолкал в стиралку. И только сейчас заметил на пододеяльнике и покрывале длинные бурые, уже засохшие полосы. «Значит, она в комнате еще попыталась. Сразу после того, как фотографии увидела… А кровь сворачивалась, пришлось в ванную идти…» Илья вспомнил про нож, открыл корзину и сразу захлопнул ее. Откуда-то из глубин квартиры донеслась трель мобильника, жутковато прозвучавшая в полной тишине. Номер, слава богу, знакомый, но от этого не легче. Откладывал, откладывал объяснение, и вот получите – отец сам звонит ему, и от разговора хорошего не жди.

Голос отца был глуховатый и напряженный, чувствовалось, что слова даются ему нелегко.

– Что у вас? Что нового? – понятно, что знает все. Ольгины родители постарались, да и сплетни из города долетают быстро. Пятнадцать километров до поселка рядом с развалинами войсковой части – ерунда при современном развитии средств связи. Понятно, что долго ждал, когда сын сам позвонит и отчитается, но тут, видимо, нервы сдали, а может, и фотографии те чертовы видел…

– Ольга в больнице, – сказал Илья. – Кровопотеря и повреждение сухожилия. Операция нужна.

– Дети?

– Опекунши в приют отвезли, – после этих слов оба замолчали.