Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа - Бекси Кэмерон

Они нас помнят.

Так что теперь Кейт помнит дни рождения всех нас и всегда делает что-нибудь для каждого. И я знаю, что, поскольку здесь только наша семья, сегодня она выложится на все сто процентов. Я встаю, желая поскорей отделаться от рабочего дня и праздновать.

Солнце кажется угасающим. Оно впервые движется так медленно. В конце концов мы садимся за ужин, и тогда я вижу это. Кейт вносит торт для меня. Это большая буква «R»[12], сделанная из сухого молока, воды и сахара, с одной из наших безопасных свечей, торчащих из него. Я смотрю на братьев и сестер – их лица светятся, все широко улыбаются и поют в унисон. Когда мы разрезаем «торт», Крис наклоняется и говорит мне: «Девять лет! Ты становишься такой большой, Бекси-Сапожок!»

Я знаю это. Я чувствую себя другой сегодня – так, словно я взрослая.

* * *

С моего дня рождения прошло несколько месяцев.

Мое лицо прижато к ковру, его жесткая ткань пахнет скисшим молоком. Она врезается мне в лоб. Мое дыхание учащается, забиваясь обратно мне в нос, горячее, пропитанное молочным запахом. Их руки на моем теле – всюду. Все в доме собрались здесь для ритуала.

Дом Бирмингема теперь полноценная коммуна. Все правила на месте, расписания выполняются. Дом полон новых семей и лидеров, включая дядю Джуда. Он безжалостен. Он жесток. Он полный аут.

И он – наш лидер.

Джуд возглавляет изгнание из меня бесов. Подобное случается не каждый день. Изгнания редки, их проводят, когда кто-то совершает серьезный проступок.

Такой, какой совершила я.

– Тар-тарабар, тар-тар-тар-барара-бар, спасибо, Господь.

Бормотание людей, «говорящих на языках», заполняет мои уши, раскаленные добела. Я чувствую, что мое лицо покраснело, но не то чтобы кто-то мог это увидеть, потому что я стою, скрючившись, на корточках, наполовину в молитвенной позе – наполовину, потому что я чувствовала бы себя безопаснее, если бы могла накрыть голову руками. Мне слишком стыдно, чтобы я могла смотреть на кого-то.

Лежащие на мне руки ощущаются как погружение в морские волны, но вода в этой пучине сделана из частей человеческих тел. Прикасаются к моим ступням. Плечам. К каждой моей клеточке. Их руки жгут сквозь одежду, кожа к коже. Руки людей, которым я отвратительна, которые разочарованы во мне и стыдятся меня.

Голос дяди Джуда врезается в хоровод:

– Господь, мы молимся за это дитя, которым завладел демон, демон лжи. Эта девочка приняла сего демона и позволила ему говорить ее устами, вторгаясь в наш дом вместе с ее ложью.

– Тар-тар-тар-барара-бар, спасибо, Господь.

Бормотание становится громче. Некоторые руки на мне начинают трястись. Мне все жарче и жарче.

Это уходит демон?

Та моя ложь дяде Джуду была такой глупой. Я написала записку моему брату Джоэлю в попытке его защитить. В коммуне повсюду информаторы. Иногда люди обманывают тебя, сбивают тебя с толку, а затем на тебя доносят. Сын Джуда, Амос, которому четырнадцать, по сути, был одним из них. Они зовут таких вожаками – по аналогии с баранами, которые помогают пастуху направлять стадо. Мы зовем их шпионами. Я видела, кто такой Амос, и хотела, чтобы Джоэль был с ним осторожен, так что написала Джоэлю, предупреждая его. Джоэль прочел мою записку и сунул ее в диван, за край сиденья. Несколько дней спустя ее нашла уборочная бригада.

Глупо. Я должна была все дважды проверить. Всегда проверяй все дважды.

После того как записку обнаружили, в ход пошла инквизиция. Они допросили нас, одного за другим. Я солгала. Может быть, мы бы выпутались из этого, если бы никто ничего не сказал. Затем они объявили, что дети не будут есть до тех пор, пока виновник не сознается, и я понимала, что это не было пустой угрозой, потому что Джуд никогда не угрожал впустую. Я немедленно вышла вперед. Частью моего наказания, или пути к тому, чтобы сделаться «лучше», должен был стать обряд изгнания бесов.

– Мы изгоняем из нее это зло! Мы просим тебя простить ее за ее ненавистную неправду.

Теперь люди орут на языках. Мое лицо все еще прижато к полу, это ощущается так, словно я в туннеле из звуков, рук и жара. Все трясется.

– Тар-тар-тар-барара-бар, спасибо, Господь.

Дядя Джуд кричит:

– Мы изгоним это зло! Мы наречем ее Ребеккой-лгуньей в качестве предупреждения!

Я пытаюсь дышать. Мои закрытые глаза опухли. Я ничего не вижу, не могу продышаться. Шум слишком сильный. Мои руки покалывает. Покалывает предплечья. Грудь сжимается, перекрывая воздух. Я задыхаюсь. Мир наваливается на меня. Я не могу дышать.

Я не могу дышать.

– Итак, наше приключение начинается, – смеясь, говорит Софи, прикуривая сигарету и перехватывая руль пикапа.

Я познакомилась с Софи в Берлине, она тогда училась в киношколе. Софи писательница, фотограф и кинематографист. Воспитанная учеными, но с открытой, духовной натурой, она способна за мгновения постичь целую вселенную. Мы быстро сошлись благодаря нашей любви к собакам, черному юмору и андерграундным рейвам.

Я смотрю на нее, ведущую наш крупный пикап по шоссе. Ее большие голубые глаза смотрят на дорогу, белокурые пряди прически боб подпрыгивают, когда она курит (и танцует) за рулем.

Три месяца назад, глядя в мой ноутбук в ее берлинской квартире с высокими потолками, квартире, где я когда-то жила, я спросила Софи, ввязалась ли бы она в приключение вместе со мной.

«Пойдем, присоединимся к культам, – сказала я. – Сделаем документалку. Это поможет нам понять людей. Познакомимся с детьми, которые росли так же, как я». Несмотря на то, насколько мутным был мой план, Софи не колебалась ни секунды. Она только что закончила университет, рассталась с давним бойфрендом, а ее прекрасный отец внезапно умер.

Возможно, ей нужно найти выход из положения, в котором она оказалась, так же как мне нужен кто-то достаточно чокнутый, чтобы отправиться со мной.

Мы двинулись через Калифорнию к нашей первой группе под названием Ананда. Несколько дней провели в Сан-Франциско, приводя пикап, в котором нам предстояло жить несколько месяцев, в форму.

Будто новоиспеченная пара, переезжающая вместе, мы двинулись в «Икею», чтобы наполнить машину всяческим дерьмом и превратить ее в дом.

Машина эта – красотка 1989 года выпуска, выглядящая как нечто среднее между «Во все тяжкие» и Бланш из гостиной в сериале «Золотые девочки», – удобная, бежевого цвета. Старая, но все еще крутая. Я влюбилась в нее в тот же миг, когда увидела. Мы назвали ее Мамасита – наша заботливая мама-пикап, которая приютит нас и будет присматривать за нами в путешествии.