Прекрасная Охотница - Ольга Лебедева

«Найдите меня», — говорили глаза женские.

«Непременно», — отвечали мужские.

«Когда же?»

«Вы узнаете об этом в свое время. Ваше сердце само подскажет».

И вдруг Фролов резко повернулся, вскочил в коляску и толкнул извозчика-ваньку в ссутуленную спину.

— Гони, братец!

Секунда, другая — и лошади уже уносили Петра Федоровича по запыленной мостовой куда-то далеко, в Заречье. Теплый майский дождик понемногу принимался капать, прибивая пыль на тротуарах, освежая лица и души, даря легкую прохладу и отдохновение.

Ничего еще не было сказано — все еще ждало обоих героев впереди. Но будущее, как это часто бывает не только в романах, но и в жизни, подчас бывает вовсе не таким, как ожидается. И готовит нам очень странные и неожиданные сюрпризы.

Хлопнула дверь, скрипнули петли, бархатные портьеры пришли в движение. Угловато, боком, в комнату вошел Фролов и остановился посередь гостиной, вопросительно взирая на хозяйку.

Арбенина стояла у раскрытого окна, нервно теребя в руках книжную закладку. Подле нее на бюро лежала и сама книга, закрытая; из нее, однако, выглядывал белый краешек какой-то твердой бумаги, по всему видать, почтового конверта. Прекрасная Охотница молча смотрела на вошедшего, точно ожидая вопроса.

— Странное дело, — развел руками Фролов. — Прошкин за мною примчался, с экипажем, да так спешно, что все лошади в мыле.

Вид у стрелка был удивленный, даже растерянный отчасти.

Прошкин служил при губернаторе чиновником по особым поручениям. Был он человеком ловким и предупредительным. Мог что угодно и кого угодно достать буквально из-под земли.

— Куда вы пропали, Петр Федорович? — наконец нарушила молчание Арбенина. Глаза ее блестели, дыхание было прерывистым — все выдавало в ней крайнюю степень волнения.

— Я и не пропал вовсе, — пожал плечами Фролов. — Просто не счел для себя уместным и далее принимать участие в ваших… церемониях.

Он слега нажал на последнем слове, так что Арбенина в сердцах отбросила закладку.

— Сами посудите! Вас не было дома. Соседи сказали, что часом ранее вы отбыли куда-то налегке, с одним дорожным саквояжем. Согласитесь, это уж слишком похоже на бегство.

Она помолчала немного, после чего сказала, уже заметно смягчившись.

— Я уж просто и ума не приложу, где сумел отыскать вас Прошкин…

— Василь Василич нагнал меня на пристани, — смущенно улыбнулся Петр Федорович. — Фактически за руку вытащил с парохода!

— Куда вы намеревались бежать? Неужто за границу? — в упор глядя на него, выпалила Прекрасная Охотница.

— Почему — за границу? — озадаченно пробормотал стрелок. — И зачем это мне бежать, собственно? С какой стати?

— А куда же вы направлялись столь поспешно? — процедила сквозь зубы Диана. Ее глаза сейчас стали злы и холодны, точно у ощетинившейся кошки, изготовившейся к прыжку.

— В Самару, к сестре, — после некоторой заминки ответил Фролов. — Я, собственно, и сейчас туда собираюсь. Если бы не Василь Василич, сидел бы уж в каюте…

Прекрасная Охотница прикрыла глаза, глубоко вздохнула, возвращая сбившееся было дыхание. Затем быстро подошла и взяла оторопевшего охотника за руку.

— Петр Федорович, любезный вы мой! — проникновенно сказала она. — Не запирайтесь передо мною, прошу вас! Признайтесь, вы меня разгадали — уж и не знаю, каким таким способом, верно? И теперь решили удариться в бега? Вы же умный человек, сообразительный, не чета другим…

Фролов хотел было что-то возразить на это, но теплая и мягкая ладошка быстро легла на его губы.

— Я понимаю, вам нелегко сейчас во всем открыться, — тут же прервала уже готовое вырваться у него восклицание Арбенина. — Но уверяю, Петр Федорович, вам нечего опасаться теперь. Беды ведь покуда не случилось, а стало быть, и вины вашей никакой нет. А что до преступного умысла…

— Какой вины? Какой еще умысел?

Стрелок, вконец растерянный, взирал на молодую женщину в полнейшем изумлении.

Прекрасная Охотница некоторое время молча смотрела на него, как серьезная и добродетельная мать глядит на не в меру расшалившегося ребенка. С тою лишь разницей, что этих двоих людей связывали совсем иные, гораздо более сильные чувства. И одна из них знала гораздо более другого, насколько тяжела и опасна ситуация, в которую угодили оба.

— Петр Федорович, — мягко произнесла Арбенина. — Давайте, право, прекратим уже играть в жмурки. Поверьте, я искренне вам симпатизирую и желаю только лишь добра. Ведь сейчас еще покуда дело можно замять! Представив его исключительно как плод досужих слухов и пустых кривотолков. Разумеется, то, что вы задумали, никоим образом не оправдывает вас. Но я, вы видите, даже и не пытаюсь выспросить, что же за печальные обстоятельства вашей жизни вынудили столь достойного человека к решению ужасному и совершенно опрометчивому. Цените это, сударь, и позвольте же помочь вам!

— Но позвольте уж и вы, Диана Михайловна! — теперь уже стрелок в свою очередь воскликнул с негодованием и лихорадочным блеском в глазах. — Что за решение? Каков умысел? Воля ваша, я ни-че-го-шень-ки не понимаю!

— Ой ли? А я полагаю, что вам-то, Петр Федорович, все известно и получше моего, — на сей раз сухо ответила Прекрасная Охотница. — Как лучшему, непревзойденному стрелку во всей здешней губернии!

Фролов вновь попытался что-то возразить, но Диана в сердцах резко отвернулась к окну, и он осекся.

Прошло несколько долгих, мучительных минут, и лишь после того женщина заговорила. И по мере того как она открывала перед Фроловым все то, что не давало ей спокойно спать по ночам вот уже столько дней, Петр Федорович внимал ей с тревогой и все возрастающим изумлением.

Мы же теперь прочтем некое письмо, написанное и отправленное еще зимою, которое, в сущности, и стало главною — и тайною! — причиной приезда Прекрасной Охотницы Дарьи Арбениной в Казань. Именно его рукописная копия лежала сейчас в конверте меж страниц книги, ставшей в последнее время для госпожи Арбениной буквально настольною книгой.

Это было французское издание «Тщательных наставлений по стрелковому делу» полковника бельгийской армии Эжена Труайе, признанного мастера стрельбы и авторитетного знатока лучших систем огнестрельного оружия во всем мире.

При чем здесь стрелковое дело и откуда у светской дамы из столицы столь причудливые интересы, станет известно из уже упомянутого письма.

Вот оно: