Дети смотрителей слонов - Питер Хег

Тильте тоже этого хочет. Но по другой причине.

Епископ Бордерруд бросает взгляд на часы, стараясь, чтобы этого никто не заметил. Дверь в комнату открывается, и чей-то голос произносит:

— Ага! Ну и ну! Какое удивительное стечение обстоятельств!

♥

Не знаю, знакомо ли вам имя философа Ницше. Сам я должен признать, что у нас в седьмом классе городской школы Финё его пока что не проходили, и, может быть, это и хорошо. Во всяком случае, если судить по фотографии на первой странице его книги, которую мы с Тильте нашли в библиотеке. На этой фотографии у Ницше усы похожи на метёлку для смахивания пыли, а выражение глаз наводит на мысль о том, что парень он, может, и гениальный, но не всякий день ему так повезёт, что он сумеет застегнуть брюки.

Мужчина, стоящий в дверях, как две капли воды похож на Ницше, с той лишь разницей, что усы у него белые и голова гладкая как яйцо, так что кажется, что у Господа Бога не осталось ни одного волоска, когда он закончил делать усы.

— Ага, — говорит он. — Что я вижу? Знакомые лица.

Мы с Тильте и Баскером встаём. Тильте приседает, я кланяюсь, а Баскер начинает рычать, так что мне приходится, вытянув ногу, дать ему пинка.

По какому-то фантастическому стечению обстоятельств — в случайность которого мы ни секунды не верим — мы снова оказываемся перед одной из немногих личностей, к которым, вне всякого сомнения, следует обращаться на «Вы». Это человек, известный далеко за пределами Дании, профессор и знаменитый специалист в своей области, доктор медицинских наук, заведующий отделением головного мозга новой областной больницы Орхуса, Торкиль Торласиус-Дрёберт.

Торкиль Торласиус-Дрёберт, как и епископ Грено, хорошо знаком членам нашей семьи. Дело в том, что он возглавлял небольшую группу судебных экспертов-психиатров, которым было поручено психиатрическое обследование папы и мамы. В целом они были признаны здоровыми, и отец смог снова занять должность священника — после того случая, о котором я пока умалчиваю, но в подходящий момент обязательно расскажу — как только всё происходящее с нами сейчас немного утрясётся.

Рядом с Торласиусом-Дрёбертом обнаруживается его жена, которую мы тоже помним с тех самых пор, она — его секретарь и, должен добавить, одна из самых верных его поклонниц.

Анафлабия Бордерруд всплёскивает руками, тем самым окончательно ставя крест на какой-либо карьере актрисы.

— Торкиль, — говорит она, — надо же, какая встреча!

Торласиус-Дрёберт садится. За стулом его стоит граф. У Рикарда Три Льва открытое лицо, которое каждый может читать как детскую книгу. По нему видно, что он с опаской относится к нашей с Тильте затее, что он смущён оттого что находится среди столь выдающихся деятелей, и несколько растерян, потому что не понимает, что тут на самом деле происходит.

— Вот этот молодой человек… — говорит епископ Торласиусу-Дрёберту.

Она останавливается, роясь в памяти в поисках моего имени, но оно стёрлось от времени, которое лечит все раны.

— Молодой человек находится здесь на лечении. Его сестра…

Она вновь напрягает память, и на сей раз ей удаётся кое-что извлечь, наверное, это объясняется тем, что для вытеснения Тильте из памяти нескольких лет маловато.

— …Дильде, — говорит епископ. — Его сестра, Дильде, пришла навестить его.

Граф издаёт звук, как будто он полощет рот вадемекумом. Торласиус-Дрёберт бросает на него взгляд, полный профессионального психиатрического интереса. В наших же с Тильте взглядах граф прочитывает угрозу серьёзного физического увечья. Поэтому сразу же замолкает.

Все они говорят голосами, которые сами считают приглушёнными. Наверное, это из-за меня. Наверное, из-за своего пристрастия к наркотикам я должен был стать глухим или, во всяком случае, тугоухим.

Торласиус-Дрёберт внимательно изучает меня своим взглядом Ницше. Помню, что два года назад он был ещё и гипнотизёром, и несколько раз папа и мама были у него на сеансе гипнотерапии. Я должен также добавить, что из трёх врачей, которые обследовали родителей, двое других признали их в целом нормальными. Торкиль Торласиус был с ними не согласен.

— Да, — говорит он. — Ясно, что дело плохо. Ты согласна со мной, Минни?

— Господи, Торкиль, — говорит его жена, — да тут нет никаких сомнений!

Мне представляется очень романтичным, когда супруги живут вместе многие годы. Я, например, обожаю аистов на крыше нашего дома — каждый год это одна и та же пара. И ещё я думаю: хорошо, что у папы и мамы хватает сил уже двадцать лет терпеть друг друга, ведь мы, их дети, хорошо их знаем и прекрасно понимаем, чего им это стоит.

Но то, что какая-либо женщина способна находиться рядом с таким мужчиной, как Торласиус-Дрёберт, в течение длительного времени, это всё-таки сродни чудесам, описанным в Новом Завете. И она не просто находится рядом с ним, она преклоняет колени и глядит на него, как на полубога и дар человечеству.

— Расстройство личности, — говорит Торласиус. — Иначе и быть не могло. С таким воспитанием. Девочка покрепче. В ней есть некий стержень.

Тильте бросает в его сторону задумчивый взгляд, который не обещает ему ничего хорошего.

— Я собираюсь наведаться в дом священника, — говорит Анафлабия Бордерруд. — Возможно, тебе будет интересно отправиться туда со мной, Торкиль. Посмотреть профессиональным взглядом на это место.

Когда взбираешься на скалы и перед тобой вдруг открывается море, всегда вздрагиваешь. Только сейчас Баскер, Тильте и я начинаем осознавать весь масштаб их хитроумного заговора.

Анафлабия Бордерруд приехала на Финё, чтобы как-то замять то, что, как она опасается, станет новым скандалом вокруг нашего семейства. И, как и в прошлый раз, она взяла с собой Торкиля Торласиуса-Дрёберта, чтобы оценить психологическую сторону дела. Совместно они рассчитывают замести под ковёр папу, маму, Ханса, Тильте, Баскера и меня, чтобы потом усесться сверху и убедиться в том, что всё тихо — и много времени это не займёт, потому что вес каждого из них явно превышает девяносто килограммов. Постепенно у меня возникает чувство восхищения. Узнаю крупных игроков.

Анафлабия откашливается.

— К сожалению, — констатирует она, — полиция опечатала ваш дом.

Тут меня осеняет. Я вдруг понимаю, зачем она приехала в «Большую гору». Не для того, чтобы увидеться с нами. А для того, чтобы мы помогли ей попасть в наш дом.

Тильте кивает.

— Я знаю, как туда войти, — говорит она. — Но это невозможно объяснить. Так что если бы вы взяли меня с собой…

♥

Мы снова проходим через террасу. И должен сказать, внутри нашей группы кипит множество противоречивых чувств.

Если вы позволите мне начать с себя, то признаюсь, что меня охватывает паника при мысли о том, что Тильте собирается бросить нас с Баскером в этом заведении. Что касается графа, то я вижу, что он вообще в ауте, так что Торласиус-Дрёберт начинает посматривать на него с интересом, как будто ожидает, что купальная шапочка графа скоро выдаст какой-нибудь блестящий результат.