Гора Дракона - Дуглас Престон

Мне нужен частный канал связи с «Маунт-Дрэгон».

На сей раз ответ пришел не так быстро.

Ого! Ого! И кому же сегодня вы решили оторвать яйца, месье профессор?

Не можете сделать?

Разве я сказал, что не могу? Вы не забыли, с кем разговариваете? В моей программе проверки орфографии вы не найдете слов «не могу». Я беспокоюсь не за себя, а за вас, дружище. Я слышал, что этот Скоупс — отвратительный тип. Он с удовольствием поймает вас, если вы начнете шарить у него под юбкой. Вы уверены, что готовы стать темой главных новостей дня?

Левайн напечатал:

Вы за меня беспокоитесь? В это трудно поверить.

Почему, профессор? Ваша бессердечность меня ранит.

Вы хотите на этот раз получить деньги за свою работу? Дело в этом?

Деньги? Вот теперь вы нанесли мне оскорбление, и я требую сатисфакции. Встретимся в полнолуние перед киберпространственным салуном.

Мим, это очень серьезно.

А я всегда серьезен. Разумеется, я смогу решить вашу маленькую проблему. Кроме того, до меня дошли слухи, что Скоупс работает над какой-то грандиозной темой. Над чем-то очень интересным; это должно стать настоящим прорывом. Но он ревниво относится к своим проектам и наверняка надел на него пояс верности. Возможно, когда я займусь решением вашей проблемы, я загляну на его личный сервер. Этот вид дефлорации я люблю больше всего на свете.

Профессор раздраженно напечатал:

То, чем вы занимаетесь в свободное время, — ваше личное дело. Просто позаботьтесь о том, чтобы канал был безопасен. И пожалуйста, сообщите мне, когда все будет готово.

СЧЭС.

Мим, я не понимаю, что это значит.

Господи, я постоянно забываю, что вы новичок. Здесь, в электронном пространстве, мы используем акронимы, чтобы наши эпистолярные упражнения были короткими и приятными. СЧЭС означает: «Считайте, что это сделано». Вам, ученым, стоило бы изучить нашу виртуальную книгу. Вот еще пример: ЯСВП, что значит: «Я с вами прощаюсь». Итак, ЯСВП, герр профессор.

Экран погас.

Офис Джона Сингера в юго-западной части административного здания скорее напоминал гостиную, нежели кабинет директора. В одном углу был камин в стиле кивы,[9]перед ним стояли диван и два кожаных кресла с подголовниками. У одной стены пристроился антикварный мексиканский комод, на котором лежала видавшая виды гитара «мартин» и неряшливая стопка нот. Пол закрывал шерстяной ковер навахо, а стены украшали гравюры девятнадцатого века, посвященные покорению американцами новых земель, включая шесть рисунков Бодмера,[10]изображавших индейцев манданов и хидатса, жителей верховьев Миссури. Письменного стола не было, только компьютерный столик и телефон.

Окна выходили на пустыню Хорнада, где грунтовая дорога уходила в бесконечность. Лучи солнца вливались в затемненное окно, наполняя комнату светом.

Карсон сел в одно из кожаных кресел, а Сингер подошел к маленькому бару в дальнем конце комнаты.

— Что-нибудь выпьешь? — спросил он. — Пиво, вино, мартини, сок?

Карсон посмотрел на часы — было без четверти двенадцать. Его все еще немного подташнивало.

— Пожалуй, сок.

Сингер вернулся со стаканом клюквенно-яблочного сока в одной руке и мартини в другой. Он устроился на диване, откинувшись на спинку и положив ноги на столик.

— Я знаю, что пить до полудня очень плохо, — сказал он. — Но это особый повод. — Он поднял свой бокал. — За Х-грипп.

— Х-грипп, — пробормотал Карсон. — Брендон-Смит сказала, что именно он убил шимпанзе.

— Совершенно верно.

Сингер сделал глоток и с удовольствием выдохнул.

— Прошу меня простить за прямоту, — сказал Карсон, — но я бы хотел узнать, что представляет собой этот проект. Я по-прежнему не понимаю, почему мистер Скоупс выбрал меня из — какого количества? — пяти тысяч ученых? И почему мне пришлось все бросить и в спешке мчаться сюда?

Директор устроился удобнее.

— Позволь мне начать с истоков. Ты знаешь обезьян, которые называются бонобо?

— Нет.

— Мы считали их карликовыми шимпанзе, пока не поняли, что это отдельный вид животных. Бонобо даже ближе к людям, чем обычные шимпанзе: они умнее, создают моногамные отношения, а их ДНК на девяносто девять и две десятых процента совпадает с нашим. Но что важнее: они болеют всеми нашими болезнями. Кроме одной.

Он замолчал и сделал еще глоток.

— Они не заражаются гриппом. Все остальные шимпанзе, а также гориллы и орангутанги им болеют. А бонобо — нет. Брент обратил внимание на этот факт около двух месяцев назад. Он прислал нам несколько особей, и мы провели ряд генетических исследований. Давай я тебе покажу, что мы обнаружили.

Сдвинув в сторону малахитовое яйцо, чтобы освободить место, Сингер открыл блокнот, лежавший на кофейном столике. Внутри листы были исписаны сериями букв, расположенными сложными лесенками.

— У бонобо есть ген, который делает их устойчивыми к гриппу. Не к одной или двум разновидностям, а ко всем шестидесяти, известным науке. Мы назвали его геном Х-гриппа.

Карсон принялся изучать записи в блокноте. Это был короткий ген, состоящий всего из нескольких сотен базовых пар.

— А как он работает? — спросил ученый, и Сингер улыбнулся.

— Мы не знаем. Чтобы это понять, нужны годы. Впрочем, Брент выдвинул гипотезу, что, если нам удастся ввести этот ген в ДНК человека, он сделает людей невосприимчивыми к гриппу. Первоначальные эксперименты в пробирках это подтвердили.

— Интересно, — ответил Карсон.

— Вот и я о том же. Если извлечь этот ген у бонобо и ввести тебе, ты больше никогда не будешь болеть гриппом. — Директор наклонился вперед и понизил голос: — Ги, что ты знаешь про грипп?

Карсон колебался. На самом деле кое-что ему было известно. Но Сингер производил впечатление человека, который не жалует тех, кто зря бахвалится.

— Меньше, чем следовало бы. Прежде всего, люди воспринимают его слишком спокойно.

Директор кивнул.

— Совершенно верно. Они относятся к гриппу как к досадной неприятности. Но они ошибаются. Это одна из самых серьезных вирусных болезней в мире. Даже сейчас в Соединенных Штатах от нее умирают миллионы людей. В сезон заболевает около четверти населения, и это в удачные годы. Все забыли, что эпидемия свиного гриппа, случившаяся в тысяча девятьсот восемнадцатом году, унесла жизни одного из пятидесяти человек по всему миру. Это была самая страшная пандемия в истории, хуже Черной смерти.[11]А ведь она произошла в нашем веке. Если она повторится сегодня, мы окажемся почти так же беззащитны перед ней, как тогда.