Домой не возвращайся! - Алексей Витаков

После этого разговора Саид еще больше замкнулся. Теперь он уже не только интуитивно ощущал свою чужеродность. Карие глаза, смуглый оттенок кожи говорили о других корнях. Он все чаще ощущал себя представителем какого-то другого племени – неведомого, загадочного, сильного и жестокого. В нем зрело презрение к людям, машущим с утра до ночи топорами в лесу, к людям укладывающим в штабеля бревна на катищах. Зрело раздражение и презрение к отцу за то, что приходится жить на суровом Севере среди русских, а не в теплой стране, в окружении братьев и сестер. И, конечно, не забывалась никак та страшная история. Он часто кричал во сне, звал на помощь. Порой, вскочив с кровати, начинал метаться по дому. Шухрат в такие минуты не решался подходить к сыну, ибо знал, что будет отвергнут. В лучшем случае, с бранью, а в худшем: услышит нечленораздельное, угрожающее мычание перепуганного зверя.

Иногда в Саиде просыпалась неведомая, очень расчетливая сила. Тяга к совершению зла. Неслучайно односельчане не раз находили в лесу повешенных кошек или собак с перерезанным горлом. Близилось семнадцатилетие. Сверстники после школы, заткнув за пояс топоры, уходили помогать взрослым на вырубки. Саида не было с ними, не потому что он боялся работы, нет, просто не хотел смешиваться с ними, быть одним из них. Молодой человек все больше предавался мечтам о рассказанной отцом чайхане. О танцовщицах в полупрозрачных одеждах, о кальяне с дурманящим дымом. Кстати, отец совсем ослабел и, отработав смену, все больше лежал, тускло глядя в потолок. Ночами, особенно весной, спал плохо, то и дело просыпался, держась за сердце. В одну из таких весенних ночей Саид подошел к спящему отцу с подушкой. Прислушался. Ранняя, недюжинная сила перекатывалась буграми мышц и узлами сухожилий под рубахой. Другая сила просыпалась внутри и тянула совершить роковое движение. И Саид не стал сопротивляться внутренней силе. Взяв подушку двумя руками, он накрыл ей лицо спящего отца и навалился всем телом. Изнуренная перипетиями жизни плоть старого Шухрата несколько раз дернулась под тяжелым сыновним гнетом и простилась с духом.

На следующий день Омаров-младший принимал соболезнования. Деревня скорбела по безвременно ушедшему. Лишь один человек не приближался к Саиду. Цепким голубым взором из-под кустистых бровей он буквально впился в фигуру смуглого сироты. Человеком этим был Филипп Васильевич, дед Филя. Саид чувствовал, как холодеют руки от тяжелого взгляда… Побыстрее бы все закончилось. Никаких поминок. Одному, только бы остаться одному… Чего он так смотрит? Словно книгу читает… Через два дня прах Шухрата Омарова был погребен на деревенском кладбище возле полуразрушенной церкви. Тогда же, собрав котомку и закинув на плечо старенькое ружье, ушел в дальнюю лесную сторожку Филипп Васильевич.

Омаров-младший долго смотрел вслед своему уходящему деду. Но ни досады, ни горечи не было в его взгляде. В глазах читалось только одно: сожаление охотника, упустившего добычу.

На период летних каникул Саид подрядился водовозом. Мощный гнедой конь по кличке Сигнал стал его первым и единственным другом. Работа, о которой можно только мечтать человеку, любящему одиночество. Утром с восходом солнца, нагрузив телегу пустыми пятидесятилитровыми бидонами, Саид вел под уздцы Сигнала к реке. Наполнив емкости, они возвращались поить скот. Вторым рейсом вода доставлялась лесорубам. И так изо дня в день. В километре от деревни на берегу реки высился штабель подготовленных к сплаву бревен. Под ним тянулась небольшая песчаная коса, где сверстники Саида частенько после изнурительных работ на вырубках резвились в воде, смывая трудовой пот. Завидев, бредущего по склону водовоза, молодежь не упускала случая подшутить, а то и запустить камешком по бидонам.

– Саид, коня-то помой, а то он стал одного с тобой цвета!

– Да и сам помойся – от сосновой коры не отличить!

– Саид, приходи на делянку. Мы с тебя стружку-то ненужную снимем. Белый будешь и совсем чистый!

Омаров-младший проходил мимо, стиснув зубы и сжав кулаки, шепча что-то на ухо всепонимающему Сигналу. Тогда еще никто не мог себе представить, какое чудовище прячется за обликом неразговорчивого сироты.

Июльской комариной ночью смуглые руки, сливающиеся с темнотой, прицепили конец железного троса к одной из опор штабеля. Сверкнула зубьями пила. Несколько движений и подпил готов…Всевышний, сделай завтра жару, чтоб это стадо собак пришло сюда смыть свою вонь…

И Всевышний сделал. Зной ударил такой, что расплавленный воздух наполнился парами хвойной смолы. Березы силились сорвать с себя прилипшие бинты. Ивы свесили длинные волосы в воду. Даже муравьи, сия беспокойная таежная кровь, двигались медленно, почти через силу.

Люди в плотной противокомарной одежде изнывали под палящим солнцем делянок. Топоры рассыхались – приходилось, то и дело окунать в воду. Соленый пот щипал кожу, застилал глаза. Гнус тучами бросался на оголенные участки тела. Подобной жары не могли припомнить даже старики. Но северяне не сдавались, потому что не сдавались никогда. Этот двужильный народ с невозмутимой настойчивостью наступал, теснил превосходящие силы тайги. И тайга пятилась. Лай топоров не стихал до самого вечера. Пока бригадиры не сказали: «Баста. На сегодня хватит».

Старшее поколение, тяжело переводя дух, двинулось к кострам: восстановить силы травяным чаем. Молодые, вскочив на мотоциклы и велосипеды, помчались к реке, на излюбленное место. А Саид ждал, прижимаясь щекой к морде своего друга Сигнала. Люди забегали в воду, резвились, плавали, ныряли, хохотали, дурачились. Облака серебристых брызг вздымались над водой. А Саид ждал, стоя за смородиновым кустом. Ждал, когда устав от холодной таежной воды, люди выберутся на сушу и уронят свои тела в нагретый песок. Трос уже был зацеплен за крепкую, тележную ось… Только бы конь не подвел… А что, если подведет, не хватит силы. А-а, все одно – уходить в бега. Котомка собрана. Жаль только, эти собаки останутся живы… Ждать пришлось довольно долго. Да к тому же, пока одни купались, другие загорали. Не было момента, чтобы все разом оказались на берегу. Через полтора часа шум на воде стих, и под штабелем на песке образовался кружок для игры в карты… Пора. Ну, Сигналушка, не подведи. Пшел! Ну, давай!.. Омаров-младший ожег своего друга плетью с куском колючей проволоки на конце. От резкой, неожидаемой боли конь взвился на дыбы, заржал и рванул привязанную телегу. Но колеса, скрипнув, застыли в песчаной колее. После второго удара, поняв, что от него требуется, Сигнал вложил всю свою силу в рывок, вздыбив клубами дорожную пыль. Но трос только туго натянулся. Саид ударил еще раз и, отбросив плеть, сам схватился руками, напрягая мышцы до рези в глазах. Раздался хруст и пронзительный стон ломающейся опоры. И пошло. Люди внизу вскинули головы. Глухой, раскатистый гром катящихся бревен обрушился на мирную тишину. Приготовленные к сплаву стволы тяжелых, элитных сосен катились, подпрыгивали, вставали на попа, с шипением вонзались в воду. Река помутнела и стала раздаваться, как при половодье, образовывая крутящиеся воронки с кусками отскочившей коры. Люди даже не успели закричать. Смерть наступила мгновенно, освободив свою паству от мучительной боли.

На высоком берегу, рядом со смородиновым кустом стоял человек, совсем еще мальчик, с вылезшими из орбит глазами и жадно вдыхал, широко раздувая ноздри, терпкий, наполненный неописуемым ужасом, воздух.