Сквозь ад за Гитлера - Генрих Метельман

Этот человек даже не понял, что своим бестактным и недоверчивым вопросом оскорбил и унизил меня. Впрочем, разве мог я обвинять в бестактности толстокожего служаку? Откашлявшись, он молчал, когда я попытался объяснить ему, что мой отец в детстве часто рассказывал мне о Вселенной, звездах и огромных расстояниях. Я вообще интересовался астрономией и довольно много прочел на эту тему. Я стал рассказывать своему командиру роты о Копернике, Ньютоне, Галилее и так далее. И внезапно понял, что он ни разу меня не перебил. Очень было непривычно видеть своего командира в роли слушателя. Казалось, он позабыл о том, что он и поехал со мной лишь ради того, чтобы проследить за моим вождением. Когда мы проезжали через очень красивую сельскую местность, я, размышляя вслух, сказал, что, дескать, мы, людские существа — просто крохотные и ничего не значащие пылинки в бездонных глубинах космоса на этой затерявшейся в нем планете, пусть даже некоторые люди и считают себя центром Вселенной, приравнивая себя к божествам. Не знаю, уловил ли он мой намек, но задал мне такой вопрос:

— А ты когда-нибудь задумывался над тем, кем это все создано?

— Да нет, откуда? Но могу понять, что люди на протяжении веков считали — и сейчас считают, — что это было нечто непостижимое, а именно — Бог.

— Так ты веришь в Бога? — спросил он.

— Вообще-то, в церковь я не хожу, ну, не падаю на колени для молитвы, и все в таком роде…

— Но в Бога веришь?

— А как не верить, если смотришь вот на все это и понять не можешь, как и кем оно было создано, вся эта красота.

Сложно все это для нашего ума, только и сказал он, и мы проехали мимо первой хатенки городка Старый Крым, который когда-то был столицей Крыма. Колеса и гусеницы загрохотали по видавшим виды булыжным мостовым, нарушая сон немецких солдат и местного населения. Мы прикатили на рыночную площадь и направились прямо к разрушенному памятнику. Лирический настрой был вмиг позабыт, мой командир снова был солдатом.

Памятник сокрушили недавно. От него осталась лишь пара исполинских ботинок, прилипших к постаменту, несомненно, принадлежавших либо Ленину, либо Сталину. А вот газоны, разбитые вокруг него, были нетронуты и выглядели живописно — аккуратные кустики, подстриженная трава. Вот-вот должен был закончиться комендантский час, вокруг не было никого из местных, лишь вооруженные немецкие солдаты, с умеренным интересом наблюдавшие за нашим прибытием. Вскоре прибыли две колонны татар, их было сотни две, одни мужчины. Татары выстроились в линию вдоль стены самого большого дома на площади, вероятно, служившего главным административным зданием Старого Крыма. Их предводители довольно грубо призвали всех к тишине, после чего подошли к стоявшему через дорогу переводчику доложить о себе нашему командиру роты. Тот прогуливался вдоль строя и оглядывал их. «Целая толпа привалила! Нечего сказать, гуркхи[13] вермахта», — иронически заметил кто-то, и мы захихикали. Та деревня, где мы стояли, была населена русскими, но в Крыму проживало около 400 000 татар, и многие из окрестных деревень состояли сплошь из татар. Сейчас кое-кто из них, коренастые смуглые мужчины, осмелившись, подошли к нам и вели себя так, будто мы с ними Бог знает какие друзья-приятели. Отчего-то эта публика особой симпатии у меня не вызывала, и я подумал о том, какова будет их судьба, если ход войны изменится. Некоторым были розданы винтовки и боеприпасы к ним, привезенные нами на грузовике, и после долгого обсуждения и инструктажа толпа выстроилась и под предводительством своих командиров потянулась в сторону холмов.

Нам, водителям, было приказано оставаться здесь и караулить транспортные средства, чему я был искренне рад, хоть и не сказал об этом вслух! Солнце пригревало вовсю, и мы уселись в уютном сквере и стали наблюдать за горожанами, главным образом за женщинами и стариками. Призвав на помощь весь имевшийся у меня запас русских слов, я попытался заговорить с ними, но те предпочитали отделываться односложными ответами типа «да» или «нет».

Позади нас располагалась больница, реквизированная для немецких нужд. Примерно около полудня я решил обойти здания больничного комплекса и наткнулся на одну из надворных построек. Меня привлек аромат приготовляемой пищи. Доверившись обонянию, я вошел в небольшой домик и двинулся по коридору. Справа я заметил, что одна из дверей распахнута настежь. Встав в проеме, я попытался отыскать среди кухонных работяг повара-немца. Отыскав, я попытался вежливо заговорить с ним. Но он, скорее всего, тут же раскусил мои намерения, потому что довольно грубо отшил меня. Жирный скряга, подумал я, вполне дружелюбно улыбаясь ему. Тут откуда-то возник офицер и, подойдя ко мне сзади, поинтересовался, что мне здесь понадобилось. Скрывать намерения смысла не было, и я без слов показал на стоявшую на плите кастрюлю с едой, добавив, что я и мои товарищи уже забыли, когда наедались досыта. Офицер этот хоть и держался весьма официально, настроен был вполне лояльно и осведомился, сколько нас. Когда я сообщил ему, что нас человек шесть, он велел мне сходить за ними. Я едва верил в такое счастье и тут же предложил отработать обед, на что офицер ответил, что у него для этого русских хоть отбавляй. Прибежав к своим, я ошарашил их новостью — нас приглашают на обед. Мои товарищи без лишних расспросов похватали котелки и последовали за мной. В вылизанном дочиста и выложенном плиткой коридоре нас дожидался знакомый мне офицер. Он торжественно объявил, что всем нам перед едой предстоит проглотить по полной столовой ложке рыбьего жира. Сначала мы подумали, что он шутит, но тут он выставил здоровенную бутыль ненавистного с детства рыбьего жира. Что нам оставалось делать? Я с величайшим трудом заставил проглотить эту вонючую дрянь, и меня едва не вырвало. Что же касалось еды, тут он нас не обманул — наелись мы до отвала. Рассыпаясь в благодарностях, мы всей толпой двинулись в сквер. По пути мы старались не делать резких движений, чтобы, не дай Бог, не распроститься с роскошным обедом. Присев на траву, мы почувствовали, что нас начинает клонить в сон, и не заметили, как заснули. Но уже скоро нас растолкали. Вернулись двое наших солдат с татарином в придачу. Им было велено передать, чтобы я на полугусеничном грузовике ехал в горы забрать часть вооружений. Дорога в горы была такова, что ее и дорогой назвать было трудно, скорее это было высохшее русло речки. Установив легкий пулемет на кузов, трое посланцев были готовы отразить любую атаку. Мы очень хорошо понимали, что нам предстоит передвигаться по территории, контролируемой Фоссом. Вокруг раскинулась живописная местность, мы поднимались все выше и выше, время от времени оглядываясь на лежащий внизу живописный город. Несколько раз нам пришлось убирать с дороги поваленные деревья и осыпавшиеся камни, каждый раз считая, что нам уготовили ловушку. Вскоре мы добрались до прогалины, где наша часть расположилась лагерем, причем на том же самом облюбованном прежде партизанами месте. Наш командир роты приказал установить вокруг лагеря несколько пулеметов, а большинство личного состава вместе с татарами принялись прочесывать местность вокруг. Прежние обитатели лагеря, вероятно, покинули его в спешке, потому что даже позабыли прихватить с собой палатки. Эффектом внезапности мы были обязаны, несомненно, татарам. Примерно час спустя после нашего прибытия сюда из-за деревьев внезапно вышел мальчик лет шестнадцати-семнадцати. Судя по растрепанному виду, он, должно быть, прикорнул где-нибудь неподалеку. Едва он ступил на прогалину, не подозревая о том, что его там подстерегает, как получил пулю в грудь. Наверняка он и сообразить не успел, в чем дело. Вот так закончилась его едва начавшаяся жизнь. Я подошел к неподвижно лежавшему телу. В чем виноват этот милый паренек, мелькнула мысль. В том, что, когда в его страну вторглись захватчики, он решил пойти в партизаны? Будь я на его месте, я поступил бы точно так же. Но к чему его было убивать? Я стал рассматривать брошенные партизанами книги, тут возвратилась группа татар, они сообщили о страшных вещах. Приставив руки к горлу, они недвусмысленно объяснили, какова была участь тех, кто попал к ним. А ведь это были люди, которые веками жили с ними бок о бок! После возвращения всех групп с прочесывания мы уселись большим кругом, и мне довелось услышать рапорты о ходе операции. Я с интересом отметил, что именно состоящие из одних только татар группы могли похвастаться значительными успехами, остальные же вынуждены были скромно молчать, поскольку докладывать было не о чем.