Ждите, я приду. Да не прощен будет - Юрий Иванович Федоров

к хану Тагорилу нельзя, без слов ясно. А что делать, — он качнул головой, — надо думать, и думать крепко.

8

По степи скакало с полсотни всадников. Казалось, их гонит злой ветер. Как осенние листья, всадники скатывались с холмов, торопили коней в распадках и вновь взлетали на взгорки.

Однако гнал их не ветер, но гнев нойона.

Кони были в мыле, но плети всадников не сходили с их спин.

— Ай-я! Ай-я! — понуждал скакавших, оглядываясь злыми глазами, передовой и всё ускорял и ускорял бег.

Таргутай-Кирилтух призвал нукеров и, возвышаясь посреди юрты тяжкой глыбой, сказал:

— Найдите Оелун с её щенками.

Подступил к старшему нукеру Ураку. Рот у Таргутай-Кирилтуха кривился, лицо, словно вылепленное из серой сырой глины, ходило ходуном:

— Скачи хоть на край степи, но без Оелун не возвращайся. Приедешь без неё — я сам сломаю тебе хребет.

Так он не говорил с Ураком никогда. Да так он не говорил и с простыми нукерами. Нукер — приближённый нойона. Ему вверяется самое ценное — жизнь нойона. Он охраняет его в сече и бережёт в дни мира. Надо потерять голову, чтобы так говорить с людьми, которые оберегают тебя и твой очаг. Все поняли — Оелун бежала потому, что боялась за себя, за сыновей, но теперь пришло время испугаться и Таргутай-Кирилтуху.

И он испугался.

Глуп степняк, который выказывает страх перед своим конём, и трижды глуп тот, который бьёт коня плетью, прежде чем сесть в седло.

На Ураке скрипнули ремни куяка[28], туго обтягивающего грудь и плечи. Но он промолчал. Слова Таргутай-Кирилтуха, однако, больно уязвили его. В тёмных глазах старшего нукера зажглись злые огоньки, но он скрыл их, прикрыв веки. Не ведая того, нойон сам завязал ещё один узел на жёсткой нити, связывающей две судьбы — его и Темучина. Таргутай-Кирилтух не вспомнил в эту минуту и кузнеца Джарчиудая, которого также сгоряча толкнул в грудь гутулом и ожёг плетью.

А надо было вспомнить.

Оскорбив Урака, он поставил их на своём пути рядом.

Когда-то узлам этим должно было развязаться.

Нукеры подскакали к брошенной Оелун юрте и спешились. Урак, затаив обиду, погасил блеск в глазах, лицо его было, как всегда, твёрдо и спокойно. На крепких ногах он прошёл в юрту, огляделся.

Всё здесь говорило о поспешном бегстве. Даже узенький столик с кожаными куклами — онгонами — стоял на почётном месте за очагом, забыть его для степняка непростительно. Онгоны — хранители очага, им достаётся первая капля шулюна, когда в котле закипает варево, и первый кусок мяса с углей. «Торопилась, знать, Оелун, — подумал Урак, — торопилась». По стенам висели одежды. У очага лежали подушки. «И ушла налегке», — решил старший нукер. Он ещё не знал, как поступит, и осматривал юрту тщательно. Понимал Урак и то, что за ним внимательно следят глаза многих из прискакавших по приказу Таргутай-Кирилтуха и, хотя он, Урак, старший над ними, о любом его неверном шаге станет известно нойону. Об угрозе Таргутай-Кирилтуха переломить ему хребет слышали все.

Урак вышел из юрты, оглядел коновязь, походил вокруг.

Земля была истоптана множеством копыт. Но ничто не говорило о том, как и куда ушла Оелун с детьми. Арбу, правда, не нашли у юрты, и можно было предположить, что Оелун укатила на ней. Ан было и возражение: после смерти Есугея прошло немало времени, и Оелун могла отдать арбу соседям или уехать на ней на дальнее пастбище и там оставить, возвратившись на коне.

Вместе с Ураком в курень Есугея прискакал лучший охотник Таргутай-Кирилтуха старик Курундай. У него были кривые ноги человека, почти не слезающего с коня, плоское лицо и глаза, подернутые слезливой мутью, но он обладал таким зрением и чутьём, что выглядывал зверя даже там, где не могли отыскать и собаки. Суетливо поспешая за широко шагавшим Ураком, он неожиданно присел на корточки и, поводя носом, словно принюхиваясь, принялся разглядывать вдавленности между пучками ковыля. Сунул палец в рот, послюнил и приложил к следу. Поднёс палец к глазам. Блеснула шерстинка. Курундай поднял лицо к остановившемуся подле него Ураку:

— След свежий, ещё и края не обсыпались. И шерстинка... шерстинка...

Блёклые, старческие губы растянулись в улыбке.

— Ай-яй! — воскликнул он. — Не глупая Оелун. Ай-яй, не глупая! Да и почему у Есугей-багатура должна быть глупая жена?.. Вздорная и дурная кобылица бывает только у жеребца, который хромает на четыре ноги... Не глупая Оелун.

Он поднялся, сказал убеждённо:

— Оелун уехала на арбе, колёса обмотала войлоком. Найти её следы в степи трудно, но можно.

Он же, Курундай, определил, куда направила своих волов Оелун.

— К Онону она не поедет, — сказал он. — Такое было бы слишком просто для женщины, которая догадалась обернуть колёса арбы войлоком. Нет...

Из-за пояса халата Курундай вытащил плеть с коротким черенком, повертел в пальцах и вдруг резко и сильно выкинул вперёд, указывая направление.

— Она пошла вот так!

Черенок плети чётко указал путь меж холмов.

Поднявшееся над горизонтом солнце высветило стоящего подле юрты старика и, необыкновенно продолжив тенью вытянутую его руку и черенок плети, чёрной полосой устремило их в степь.

— Хе-хе-хе, — задребезжал смешок Курундая, — мудрая Оелун... Мудрая... Но искать её надо на этом пути...

Курундай не ошибся.

Урак не стал возражать, хотя мог ткнуть пальцем в любую сторону и спросить охотника: «А почему не так?» И ответить было бы, наверное, нелегко. Да, Урак был убеждён, что Курундай указывает правильно. Он молча сунул ногу в стремя, кинул тело в седло.

— Вперёд! — скомандовал нукерам.

Он всё ещё не знал, как ему поступить.

Время дождей прошло давно, степь просохла и гудела под копытами коней, как медный котёл. Когда солнце поднялось над окоёмом на два копья и кони начали запотевать, Курундай неожиданно натянул поводья, останавливая резвого жеребца.

Легко, почти не опираясь на стремя, спрыгнул на землю, шагнул к одиноко торчавшему в ковылях кусту. Обошёл со всех сторон, присел на корточки. Нукеры, не слезая с коней, окружили старика. Он вскинул голову и пронзительно и зло закричал:

— Прочь, прочь! Истопчете всё, как я найду следы и что скажу нойону? Прочь!..

Урак раздражённо взмахнул рукой.

Нукеры отъехали в сторону.

Урак помедлил, перекинул ногу через луку, подошёл к Курундаю. Но прежде чем он заговорил с ним, увидел: одна из веток сломана. Там, где обломился сучок,