Всем спокойной ночи - Дженнифер Вайнер

Часы на приборной панели показывали 9:54. Я вытащила из сумки пачку бумажных листов. Я распечатала все до единой статьи из колонки «Хорошая мать» и накануне вечером, уложив детей, подчеркнула в них нужные места.

«Чудовищная ложь феминизма — это двухголовая гидра, змея, которая нашептывает современной женщине, что самое важное в жизни — ее собственное счастье, что можно брать от жизни все и дети при этом не пострадают, они даже не заметят!» — писала Лора Линн Бэйд — читай Китти Кавано.

«Правда же, как знает каждая честная женщина, заключается в том, что дети предназначены для того, чтобы их растила их собственная мать. В этом случае биология действительно определяет судьбу в течение определенного времени. Позор тем женщинам, которые отказываются от своей роли дарителя вечерних объятий и утешающих поцелуев, не поют детям колыбельные песни — и все это ради преходящих удовольствий, имиджа звезды вечеринок, шикарного офиса и модной должности. И мне жаль простых работящих женщин, ухаживающих за их детьми, не понимая, что главный злодей в жизни отнюдь не стереотипный скотина-женофоб, а эта милая женщина, в одеждах из экологически чистого волокна, питающаяся органическими продуктами, называющая себя их сестрой, однако наживающаяся на чужом труде, оплачивая тяжелый труд нянек черным налом».

Сильно сказано. Трудно представить, что все это сотворила Китти, с ее приятной улыбкой и безобидной болтовней.

Я убрала бумаги в сумку, позвонила домой удостовериться, что там ничего не горит и не сломалось, и вышла из машины. Подойдя по серпообразной подъездной аллее к дому Лоры Линн Бэйд, поднялась на террасу с колоннами и постучала в зеленую входную дверь. Ровно в десять из приоткрытой двери змеиным движением выскользнула загорелая сухопарая ладонь, схватила меня за рукав и втянула внутрь.

— Вы Кейт Кляйн? — рявкнула Лора Линн Бэйд.

— Да, — ответила я.

Лора Линн Бэйд, когда я видела ее по телевизору, выглядела стройной и импозантной особой, ехидно высказывающей гадости какому-нибудь конгрессмену от демократов или адвокату-феминисту.

Вблизи она оказалась миниатюрно-воздушным бесполым созданием с плоской грудью, ростом с недокормленную пятиклассницу. Розовый костюм от «Шанель» с отделкой кремового цвета по подолу юбки и на карманах жакета. Кремовые лодочки, двойная нитка розового жемчуга и золотые серьги с жемчугом. Обязательные в ее облике блондинистые локоны, обесцвеченные до соломенного оттенка, уложены и залиты лаком до такой степени, точно она только что вынула голову из печи, и ломкие волосы все еще похрустывали от жара.

— Входите! — скомандовала Лора, вцепившись в мою руку и втаскивая меня в облако лака для волос смешанного с кисловатым кофейным дыханием.

Она провела меня в гостиную с высоким потолком и минимумом мебели — все из кожи и металла, с такими же острыми углами, как и она сама.

— Садитесь!

И я примостилась на край белого замшевого двухместного диванчика. На стенах вместо картин висели целых три плоских телевизионных экрана. По бокам от пола до потолка тянулись книжные полки, заставленные томами в твердых переплетах. Все влиятельные консервативные имена: Энн Коултер и Пегги Нунан, Билл О’Рейли и Шон Ханнити, оба Майкла (Медвед и Саваж) и сотоварищи Лоры (Инграм и Шлессингер).

Я в изумлении уставилась на книги, к каждой из которых был приклеен желтый листочек, на каждом листочке написаны две цифры и слова «Как высоко» и «Как долго».

— Список бестселлеров «Нью-Йорк таймс», — пояснила Лора. — Отслеживаю изменения.

Я осмотрелась в поисках следов детского пребывания — надувные креслица, манеж со всякими прибамбасами, диванная подушка со следами рвоты — всего этого не было и в помине. Зато там был большой портрет ее отца, Бо Бэйда, на фоне американского флага.

В расцвете своей карьеры Бо Бэйд, с седеющими волосами и стальным взглядом, владел двадцатью восемью газетами по всей стране, и каждая из них стремилась быть правее прочих. Он ужинал с президентами и консультировал сенаторов вплоть до своей кончины в постели семидесяти восьми лет. Как оказалось, Бо Бэйд делил постель с дамой, которая, к сожалению, не была его супругой.

Я заканчивала школу, когда он дал дуба, и хорошо помню, каким праздником стало это событие для ведущих ночных ток-шоу. Слухи — ничем не подтвержденные, но от этого не менее упорные — гласили, что он не просто испустил дух, возлежа на другой женщине: в этот момент на нем были ее туфли на высоких каблуках.

— У меня есть двадцать минут. — Лора сделала вид, будто сверилась с золотыми часами на тонюсеньком запястье. — И прежде чем мы начнем, я бы хотела прояснить кое-что: Китти Кавано не была моим писателем-невидимкой. Мы работали вместе. Эти чертовые гребаные блоггеры представляют дело совсем не так! Не удивительно — «Таймс» подает информацию совершенно не в том свете, мой юрист уже готовит иск о прекращении противоправных действий…

Она остановилась перевести дыхание и выхватить баночку диетической колы из ведерка для льда с монограммой «ЛЛБ», стоявшего на кофейном столике из хромированного металла и стекла.

— Вы видели некролог? — пролаяла она.

— Я… — Я порылась в каше из сломанных мелков и салфеток, заскорузлых от пролившегося сока, на дне моей большой квадратной сумки с логотипом радиостанции и вытащила записную книжку в розовой сверкающей обложке с картинкой «Привет, Китти!». Книжечка принадлежала Софи — единственное, что я смогла найти в спешке.

— Не-кро-лог, — продиктовала Лора по слогам, словно я только что перенесла лоботомию. — Читали, что пишут сегодня так называемые официальные источники?

Она швырнула оскорбительные страницы с кофейного столика мне на колени.

«Убита мать семейства из Коннектикута, писатель!» — заголовок на две колонки. «Катерина Кавано, проживавшая в Коннектикуте, работавшая в редакционном отделе журнала „Контент“ над колонкой „Хорошая мать“, за подписью консервативного социального критика Лоры Линн Бэйд, была обнаружена мертвой в пятницу в своей кухне. Миссис Кавано, тридцати шести лет…» — и это было все, что я успела увидеть до того, как Лора Линн выхватила газету у меня из рук.

— Не читайте это! — выкрикнула она, стиснув зубы и сверкая маленькими глазками. — Ложь и чепуха, типичная либеральная клевета. И лажа. Мой юрист уже связался с сотрудником, который занимается жалобами — ах, извините! — ее хриплый отрывистый голос до краев налился сарказмом, — с лицом, которое занимается жалобами. Ведь все мы сейчас должны говорить языком, нейтральным к полу. Верно?

Она откинула назад голову, выставив на обозрение тощую шею с выступающими жилами, и издала звук, который с экрана телевизора сходил у нее за смех.

— Как долго Китти Кавано, работала с вами?

— Пять-шесть лет.

Я занесла информацию в блокнот.

— При каких обстоятельствах вы встретились с ней?

— Нас познакомил Джоэл Эш, главный редактор «Контента». Он был профессором в Хэнфилде и очень хорошо о ней отзывался. Мы встретились и поговорили, она показалась мне достаточно умной и способной. Так все и получилось. Ну, что еще?