Хроника любовных происшествий - Тадеуш Конвицкий

Энгель вышел на кухню, загремел посудой. Пастор что-то жалобно пробормотал по-немецки.

– Заткни пасть, пруссак мекленбургский. За столько лет не научился говорить по-человечески. Чей ты ешь хлеб, старый экспансионист? – отчитывал его беззлобно сын.

Грета замерла на постели, съежившись, словно замерзшая птица. Боялась глянуть в сторону Витека. Он видел перед собой ее худую спину, замершую в ожидании.

– Неохота идти завтра в школу? – шепнул он заговорщически.

Вместо ответа она принялась щипать уголок клетчатой перины, огромной, как надгробная плита.

Вернулся Энгель с карманными часами отца.

– Дай руку, – сказал Витек девушке.

Ока протянула ему хрупкую белую руку, чуть подернутую холодной испариной. Он нащупал пульс на запястье. Она снова ненароком вздрогнула. Витек поднес луковицу часов к глазам. Между римскими цифрами, в нижней части циферблата, неторопливо крутилась секундная стрелка.

– У нее нет температуры, – сказал Витек и отпустил ее руку, которая упала на постель, как крылышко белой птицы.

– Не может быть. Под вечер полыхала, как печка. Сама же просила тебя позвать.

– Я вовсе не просила, – тихо запротестовала Грета, вглядываясь в рисунок перины.

– Видишь, врет. На сердце жаловалась. Якобы что-то там булькает, как в наклоненной бутылке. Давай подымай рубашку, немецкое отродье.

– Не подыму, – возразила Грета с тихим упрямством.

– Ишь ты, берлинские церемонии. – Брат схватил ее за шею и принялся задирать рубашку, разукрашенную зайчиками и барашками.

– Я не хочу, пусти, пусти!

– Maul halten! Молчать! Он остукает тебе спину, чокнутая! Спину показать стыдишься?

Грета прижала к груди скомканную рубашку и беспомощно зарыдала, сломленная немецким приказом.

– Ну, обследуй, – сказал Энгель. На его открытом, как у отца, челе выступила капля пота. Невысокий, коренастый, настоящий баварец, он стоял у постели и держал сестру за шею.

Витек увидал ее спину, светлую, как весенний лед из глубокой проруби, увидал еще более светлые желваки позвонков, увидал боязливо выглянувший из-под мышки овал груди.

– Ну и что? – шепнул самому себе. – Ну и ничего. Все это чужое.

Наклонился, прижал ухо к ребрам под правой лопаткой. Грета резко дрогнула, а потом задрожала легонько, почти незаметно, как оконное стекло в предчувствии приближения поезда.

– Ничего не слышу. Пожалуй, все в порядке.

Грета упала на постель вниз лицом с небрежно одернутой рубашкой.

– Все в порядке? – удостоверился Энгель.

– Похоже на это.

Витек погладил Грету по влажной щеке. На какую-то долю секунды она прижала плечом его ладонь к своему лицу.

– Значит, она здорова? – снова спросил Энгель.

– Ты же прекрасно знаешь, – шепнула Грета из-под стены.

– Так почему же ты хотела, чтобы пришел врач?

– Я не хотела. Ты хотел.

– Ну, знаешь ли, фантазии у тебя.

Грета вдруг резко привстала и принялась дубасить кулаками по перине.

– Идиот, дурак последний, хам!

Она заплакала в голос, всплескивала руками, пытаясь сдержать рыдания.

– Ну и ну, – протянул сбитый с толку Энгель. – Вот так фокусы.

– Никаких фокусов, сам ты жуткий немецкий скот! – кричала она, заливаясь слезами.

– Какая наглость! Она смеет называть меня немцем. По достижении совершеннолетия непременно сменю это проклятое имя и эту идиотскую фамилию.

– Пусть поспит, завтра будет здорова, – сказал Витек. – Ведь она же могла плохо себя почувствовать, а теперь все прошло, и завтра будет полный порядок.

– Нет, чтобы такая валькирия обзывала меня немцем! Неслыханно. Взгляни, какие у меня скулы. Типичный монгол, верно?

Трясущейся рукой он погасил свет, друзья вернулись на кухню, на прощанье Энгель хлопнул дверью. Пастор поднял голову от книги, рассеянно заморгал. Очки без оправы жадно ловили отсвет кухонной лампы.

– Was ist denn los, mein Sohn? Что случилось, сын мой? – робко осведомился он.

– Говно святого отца.

– Was ist das Kufno? Что такое куфно?

Энгель мрачно погляделся в облезлое зеркало, висевшее между немецкими ковриками.

– У меня к вам одна-единственная просьба – зовите меня Владек, – проговорил он с яростью. – А фамилия у меня будет Древновский. Владислав Древновский, ясно?

В кухонной плите попискивал угасающий огонь.

– Когда ваша матушка вернется из Германии? – тихо спросил Витек.

– Она никогда не вернется. Идем, я провожу тебя до калитки.

Они сошли вниз по железным ступеням. Дождя уже не было. Студеный ветер метался по сникшему саду. Сквозь тьму неба пробивались и тут же гасли невнятные звезды.

– Знаешь что, Витек, знаешь?

– Нет, не знаю.

– Тебе-то хорошо.

– Мне хорошо?

– Да, тебе хорошо, – выпалил Энгель и обхватил его поперек туловища, словно собирался оторвать от земли.

– Ты спятил, Энгель?

– Не Энгель, Владек.

С минуту они повозились, резким движением Витек вырвался из рук друга, и тот побежал к дому.

– Владек, что ты хотел сказать? – воскликнул Витек. – Что все это значит?

– Да пошел ты к черту!

– Погоди, в чем дело?

– Ты ничего не понимаешь!

Загремели железные ступени, как старая цистерна. Где-то в садах подала голос разбуженная собака. Попробовала завыть, но не смогла, видимо не найдя луны на небе, только несколько раз тявкнула без особого рвения. Низко, почти задевая за верхушки деревьев, пролетела птица. И воцарилась пронзительная, жуткая ночная тишина, какая бывала в прежние времена.

* * *

– Что случилось? – спросила мать. – Где ты пропадал целый день?

И смешала пасьянсные карты на столе.

– Да как-то так получилось. Немножко позанимался.

Мать отложила очки, медленно подошла к сыну. Запахло ванилью или, может, имбирем. Она повернула его лицом к лампочке. С минуту рассматривала мокрые волосы, глаза, обветренные губы. Витек попытался освободиться из ее рук. Боялся, что она догадается о том, что он делал вечером.

– Я знаю, что у тебя есть девушка, признайся!

– Откуда ты взяла, мама? Скажешь тоже.

– Я раскладывала пасьянс и погадала. Вокруг тебя плохие карты. Какое-то несчастье и дальний путь. Витек, все до гроша, до злотого, идет на тебя. Ты должен стать знаменитым врачом, увидеть весь свет. Витек, Господь дал тебе красоту, разум, и ты не потратишь этого впустую, правда, сынок? – Мать прижалась головой к его груди.