Интермир - Майкл Ривз

Может, это костюм такой тяжелый? Я поискал «молнию» или хоть какую-нибудь застежку.

Ничего.

Позади меня раздался тихий шорох – крошка-мутныш, похожий на амебу, только размером с кошку, повис в воздухе, переливаясь всеми цветами радуги.

– Это ты? Выжил! А Джей вот погиб. Зря я полез тебя отвязывать. Не было бы никакого тираннозавра. – Мыльный пузырь налился тоскливо-сиреневатым цветом.

– Не в том смысле, – пояснил я. – Он был… моим другом. Он вроде как был мной. А я его даже домой доставить не могу. Тело слишком тяжелое.

Сиреневый оттенок потеплел, и пузырик, засветившийся светло-золотистым, вытянул… не руку, само собой, и не щупальце, а что-то вроде ложноножки (если я правильно понимаю, что это такое) и коснулся груди Джея, обтянутой зеркальным костюмом, рядом с сердцем.

– Да, – подтвердил я, – видишь, умер.

Пузырь вспыхнул золотом – похоже, так он выражал досаду, – и снова дотронулся до костюма в том же месте.

– Надо нажать? – догадался я.

Он окрасился в ровный голубой – я бы сказал, удовлетворенный – цвет. Я коснулся пальцем места, куда указывала ложноножка, и костюм раскрылся, как ромашка под солнцем. Джей был в серых трусах и зеленой футболке, кожа бледная. Я вытащил костюм из-под тела.

Весил он, наверное, целую тонну. Ну ладно, килограммов пятьдесят. Амебообразный пузырь не улетал, парил рядом, как будто пытаясь что-то сказать. Он протянул покрасневшую на кончике ложноножку к костюму, лежащему на земле бесформенной серебристой грудой, указал на меня, и по всему его круглому тельцу пошли такие же серебристые разводы.

– Что? – до меня не доходило. – Эх, ну почему ты не умеешь говорить?

Мутныш все указывал то на костюм, теперь потускневший до пыльно-серого, то на меня.

– Мне его надеть?

Шарик вспыхнул голубым, как в прошлый раз. «Да. Надевай».

– Про язык цветов слышал, но чтоб язык цвета…

С этими словами я потянул с земли костюм, похожий на морскую звезду, и завернулся в него. Он тяжким грузом повис на плечах. У меня сразу же заболела спина – как будто свинцовое покрывало накинули, холодное и тяжеленное. Мне в этом и десяти шагов не пройти.

– И что дальше? – спросил я летающую амебу.

Шарик озадаченно позеленел, на его поверхности замелькали желто-красные полоски, и он неуверенно указал куда-то в самый центр костюма, на груди. Я дотронулся.

Ничего.

Я нажал снова. Стукнул кулаком. Потер. Изо всех сил сжал пальцами – и свинцовое покрывало пришло в движение. Ткань заструилась, обтягивая меня с головы до ног. Капюшон закрыл лицо, и в глазах потемнело. Я чуть не задохнулся от ужаса, но уже в следующее мгновение ко мне вернулась способность дышать, а видеть я стал даже острее, чем раньше.

Обзор был одновременно и наружный – в поле зрения попадали мои руки и ноги, обтянутые серебристой материей, – и внутренний, словно передо мной находилась система навигации, как на лобовом стекле истребителя. Я рассмотрел золотистую бутылочку, какой-то пистолет и еще разные неизвестные штуки, рассредоточенные по внутренним карманам. Свое тело я тоже видел.

В костюме было тепло, только чуть сквозило в дырку за левым плечом, где ткань пробила «петарда» госпожи Индиго, и по бокам, где постарались зубы чудовища.

Сквозь зеркальную маску мутныш-амеба выглядел совсем странно, как если бы я глядел на что-то огромное в перевернутый бинокль. Я знал, что на самом деле он не крупнее кошки. Но иллюзия была такой, словно я смотрел на небоскреб в десяти милях от меня. И что бы это значило?

– У тебя есть имя? – спросил я.

Мутныш засиял сотней оттенков – видимо, ответил «да». Вот только я цветами не разговариваю.

– Назову тебя Тони, то есть «тон», – осенило меня. – Это шутка. Не обидная, просто игра слов.

Малыш наполнился золотым свечением, что, судя по всему, означало: «Не возражаю».

Я поднял Джея и взвалил на плечи. Невесомым тело не стало, но основную тяжесть костюм принял на себя. Теперь, по моим ощущениям, Джей весил килограммов пятнадцать.

Потом я вызвал в памяти {IW}:= Ω/∞ и двинулся на Базу, неся на плечах тело Джея, как индеец племени сиу – тушу добытого на охоте оленя.

Тони какое-то время болтался в воздухе рядом со мной, пока я не нащупал тропу, которая должна была вывести меня на ту Землю, где находилась База Интермира.

Рад бы объяснить понятнее, но не могу. Я чувствовал дорогу, так же как мы чувствуем языком дырку в зубе на месте выпавшей пломбы. Чувствовал и все.

Пора было Шагать, что я и сделал.

Расстроенно подскакивающий Тони остался на плато. Картинки начали сменять одна другую…

Пустота… Берег реки…

Кусочек города…

Тысяча глаз, моргающих вразнобой, – и все смотрят на меня…

Поросшая травой равнина, вдалеке – горы в сиреневой дымке.

Я оказался там, где должен быть. Я чувствовал, что достиг цели.

Формула {IW}:= Ω/∞ больше никуда меня не звала.

Вокруг не было ничего. Я опустил тело Джея на траву и остался стоять посреди затерянной во вселенной пампы. Мне вдруг стало безразлично, найдут меня люди с его Базы, из этого Интермира, и как они это сделают.

Я нажал пальцем на точку под подбородком и почувствовал, как костюм сползает с головы, а лицо обвевает теплый ветер. Один-одинешенек, за миллион миллионов километров откуда бы то ни было, я плакал сразу по всем – по Джею, и по маме с папой, и по Дженни с Головастиком, и по Ровене и Теду Расселу, и по мистеру Димасу.

А больше всего – по себе самому.

Я захлебывался рыданиями, пока слезы не кончились, плакать стало нечем, поэтому я просто сидел, опустошенный и выжатый, и мокрые дорожки на лице высыхали. Зашло солнце. Над пампой, метрах в двух над землей, повис накрытый стеклянным куполом город. Не долетев до нас с Джеем, он остановился, оттуда вышли люди, чем-то похожие на меня, и забрали нас с собой.

В сером комбинезоне и горных ботинках я висел на утесе, из последних сил цепляясь за выступы. Трос, пристегнутый к поясному ремню, вторым концом был прикреплен к обвязке напарницы, карабкавшейся пятью метрами выше. Она ненавидела меня всем сердцем, что несколько осложняло дело. До свободы, опоры под ногами и возвращения на Базу оставалось метров тридцать.

Мне, правда, было все равно – тридцать метров или тридцать километров. Я проголодался, пальцы на руках и ногах онемели. Да и весь я окоченел.

Лоб перевязан нейронной сетью, запрограммированной на то, чтобы не дать мне Шагнуть. Если бы не повязка, я бы и вправду попытался. Искушение оказалось велико, особенно когда с неба посыпался мокрый, колючий дождь со снегом. Я промок до нитки и продрог до костей. Лучше не бывает. Дрожь била так, что я с трудом удерживался на скале.