Рандеву с йети - Никита Велиханов

Летом он увез ее на две недели в Крым. В Ялту. Она села в поезд и ехала долго-долго, а на симферопольском вокзале ее ждал он, с цветами. К нему заходить не стали, он объяснил, что это неудобно, что у него очень строгих правил мама и что для мамы это будет шок. Но через три часа они уже были у моря, у моря, которого Ирина не видела с далекого-далекого детства. И были каменистые пляжи, и набегающая с шорохом волна, и теплый, нагретый на солнце виноград, и роскошные массандровские вина — не тот ширпотреб, что поставляют в Москву и во все прочие города, а настоящие, с завода, из самого нужного погреба, самого правильного урожая.

Сны ей почти совсем перестали сниться. Для себя Ирина объясняла это так — незачем. Просто незачем и все. Она была счастлива, и даже когда приходилось ждать долго-долго, один раз почти два месяца (как она тогда психовала, как плакала потом, когда Олег все-таки приехал, сияющий, легкий, как ни в чем не бывало) — даже когда ей приходилось ждать очень подолгу, она все равно была счастлива. Она знала, кого она ждет. И чего. Она была богата. И она была уверена, что этого богатства у нее никому теперь не отнять. А может быть, все дело было в том, что счастливых снов она теперь просто не замечала, потому что они по ощущениям почти ничем не отличались от того, что прежде называлось обыденной реальностью. А прочие сны ей были незачем, и она забывала их сразу, едва проснувшись утром — просто проведя тыльной стороной руки по лбу.

R.

Кончилось все как-то очень быстро и совершенно внезапно. Как выключили свет. Погасла свечка, вот мы и в потемках. И начало конца было — банальнее некуда. Их замели во время очередного ночного милицейского шмона. Менты пришли не вовремя. То есть очень не вовремя. Они, конечно, вовремя не бывают, но чтобы так… Когда в дверь начали уже не стучать, а ломиться, Олег озверел, выскочил в коридор практически в чем мать родила и нет бы включить обычные свои актерские таланты, свою открытую да-что-ты-брат-пойми-меня улыбку, свое удивительное обаяние, да, в конце концов, просто дать им на лапу, тем более что был в этот раз при деньгах — так нет, он полез в бутылку, толкнул какого-то сержанта, получил резиновой дубинкой по плечу, полез в драку и был тут же скручен, измордован, доставлен в участок и тэдэ, и тэпэ. Ирине этот ночной дебош тоже вышел боком. В деканат прислали телегу. Что точно было в этой телеге, она так никогда и не узнала, но отразилось это на ней самым непосредственным образом. Ее, во-первых, сняли со стипендии — благо, до очередной сессии оставалось полмесяца и, следовательно, не больше полутора месяцев до очередной стипендиальной комиссии. А до той поры можно было как-нибудь перекантоваться по своим. Да и Олег наверняка подкинет. Во-вторых было гораздо хуже. Во-вторых, ее в двадцать четыре часа выселили из высотки, из родной и обжитой зоны «Г» в обычную общагу, правда, тоже в аспирантскую, за отсутствием мест в студенческих; все-таки середина года. Но это было Ясенево, у черта на куличках. И жили там аспиранты-заочники, приезжавшие кто на неделю, кто на две; и первокурсники — из тех, кому не повезло. И жили они — формально — по восемь человек в блоке, то есть в обычной трехкомнатной квартире. По двое в маленьких комнатах и по четверо в большой. В действительности, конечно, народу было гораздо меньше. И заочники приезжали не каждую неделю, и местные старались как-то рассосаться по квартирам, по знакомым и по временно свободным комнатам. Но по сравнению с ГЗ это был ад.

Ирине, привыкшей к — пусть сумеречной и холодной — но своей комнате, к тому, что никто не путается под ногами, не занимает ванную именно тогда, когда тебе приспичит помыть голову, да что там — просто не шуршит страницами и не кашляет ночью на соседней кровати, захотелось выть уже в первый вечер на новом месте. А когда она представила себе, что к ней сюда приходит Олег… И что они, интересно, станут с ним здесь делать? Чай пить на кухне? Ей впервые в жизни очень захотелось выругаться матом. Громко. Во весь голос. Что она и сделала, забыв о том, что ни в чем не повинная аспирантка-первокурсница из Мурманска как раз и шуршит страницами на соседней кровати. Аспирантка-первокурсница была, естественно, крайне удивлена.

Олега выпустили через неделю, и он забежал к ней в университет — осунувшийся, с кровоподтеком под глазом и с засохшей кровавой корочкой на рассеченной скуле. Сцена была тягостная — у него оставалось всего полчаса, он и так везде и всюду опоздал, и поезд отходил вот-вот. Ирина что-то шептала, он молчал, потом, конечно, дал ей денег и ушел.

А через три недели у Ирины появился повод для еще более серьезного беспокойства. Задержка, причем серьезная, никогда с ней такого не бывало, обычно она как часы. Только этого ей до кучи не хватало. Ко всем прочим радостям жизни. Она сходила в консультацию — так и есть, на пятой неделе, ура-ура, через восемь месяцев одной молодой мамой станет больше.

Поначалу она впала в панику. Одна, в чужом городе (Москва за все эти годы так и не стала своей), в ясеневской общаге, без денег и безо всяких видов на будущее. Ну, ладно, назначат ее после зимней сессии снова на стипендию. Это ж бешеные деньги. Можно и квартиру снять, и поесть-одеться, а на сдачу съездить на Багамы. В том, что ребенка надо рожать, она даже и не сомневалась. Это ее ребенок. И Олега. Как же иначе. И после этой мысли паника исчезла сама собой, как будто ее и не бывало. Это ее ребенок. И Олега. И не будет никаких проблем. Он снимет ей квартиру. Она уйдет в академический отпуск. Родит ребенка. И они будут жить все втроем. Он, конечно, будет уезжать, как обычно, надолго. А они с ребенком станут его ждать. Она умеет ждать. И его тоже научит. Она почему-то была уверена, что родится непременно мальчик, но имени придумывать пока не хотела — вот приедет Олег, тогда и подумаем вместе. Они уже не раз и не два говорили с ним, что вот, мол, залетишь невзначай… Тогда рожай мальчика. Только мальчика. Почему? А потому, что — ты только представь себе, какое у девочки будет отчество. Представила? А теперь давай скажем вместе, ну, три-четыре: Оле — и Ирина упавшим голосом договаривала: — говна. Так что мальчика и только мальчика, и они оба покатывались со смеху. Это все, конечно, были шутки. Но, как известно, шутки шутками…

Или — тоже вариант — она может бросить к черту этот МГУ и уехать к нему в Симферополь. Там тоже есть университет, после трех с половиной курсов МГУ пусть они только попробуют там ее не взять. Ну, не будет у нее эмгэушного диплома. Ну, и черт с ним. Она все равно не собиралась оставаться в Москве. Россия, Украина — какая, в сущности, разница. Все вокруг советское, все вокруг мое. И будет море, и вино, и фрукты. И ребенок будет счастлив. И они — тоже. А таинственная и грозная симферопольская мама — ну, что ж, как-нибудь наладим отношения с таинственной и грозной симферопольской мамой.

Олега не было на сей раз очень долго. Ирина беспокоилась, не находила себе места, психовала по поводу и без повода и плакала по ночам в подушку. Каждое утро она уговаривала себя, что, во-первых, у него дела, что не так уж и долго его нет, что и не такое бывало, и что нужно просто собраться, взять себя в руки и подождать еще немножко. А, во-вторых, напоминала себе, что делать скидку на такую пренеприятную вещь, как первичный токсикоз. Так точно, есть такая пренеприятная вещь. И как бы ты ни выпендривалась, с головкой у тебя сейчас нелады, и не столько на самом деле все плохо, сколько это тебе так кажется. Потому что первичный токсикоз.