Бездна взывает к бездне - Наталья Андреева

– Потрясен, – услышала она. – Беру свои слова обратно насчет голубого платья. Вы неотразимы именно в красном.

– Мсье Лежечев, мы с вами встречались последний раз в… – сказал Серж, распрямившись и повернувшись к молодому помещику.

– Я не помню, – хмуро сказал Вольдемар.

– Вот как? Я тоже. Значит, это было давно.

«Выходит, они знакомы? – подумала Шурочка. – Почему бы нет?»

Владимир Лежечев повел себя странно: мгновенно замкнулся в себе. Зато Соболинский принялся любезно развлекать разговором Евдокию Павловну и девиц Иванцовых: пересказывал столичные сплетни, давая известным всем персонажам смешные характеристики. Через каких-нибудь десять минут они уже не верили всему, что говорили в уезде о Серже, так он был мил и любезен. У Соболинского была удивительная особенность: когда он говорил ни о чем, не имеющим никакого смысла, казалось, что произносит он что-то значительное и важное. Если бы он захотел, то мог бы сделать карьеру, этот талант в политике очень ценится. Но его это, похоже, не волновало. Ни карьера, ни служба.

Лежечев все хмурился и смотрел на Сержа осуждающе. А того это, казалось, только забавляло.

– Прошу прощения, что задержался с визитом, – улыбался Серж Евдокии Павловне, небрежно покачивая ногой. – Я должен был сделать это еще вчера. Я много наслышан о вас. Семейство Иванцовых заслуживает особого внимания, – с намеком сказал он. Шурочка вспыхнула, а Василий Игнатьевич приосанился.

– Но я устал с дороги, и потом… Проблемы, господа, проблемы, – перешел он на французский. – Вы, конечно, слышали о моем последнем приключении? – рассмеялся вдруг Соболинский.

– Вы, кажется, опять на дуэли дрались? – мрачно спросил Лежечев.

– Именно так. А вы почему оставили военную службу? – поинтересовался у него Серж. – У вас ведь, кажется, были успехи?

– Я решил устроить свою жизнь здесь, в уезде. Мой отец недавно скончался.

– Примите мои соболезнования, – равнодушно сказал Соболинский. – Все мы смертны.

– Кому, как не вам это знать, – с иронией заметил Владимир Лежечев. – Ведь вы с такой легкостью отправляете людей на тот свет.

– Я ссоры не ищу, – слегка нахмурился Серж. – Что ж поделаешь, если у меня такая жизнь? Все как-то само собой случается.

– Я вижу, вы легко к этому относитесь.

– К дуэлям? А разве можно иначе? Что наша жизнь? Пока играешь ею, тебе все удается. Как только задумываешься о смысле ее, все и заканчивается. Только и остается, что скрыться в глуши, заняться хозяйством. Возможно, и мне когда-нибудь придется оставить свет и поселиться здесь. Этаким важным барином, либералом, одеться в старый халат, начать курить трубку и позабыть, как делаются долги.

– У вас это не получится.

– Отчего же?

– Оттого, что большие долги можно делать везде, если это вошло в привычку.

– Деньги нужны в столице. А здесь они зачем? И я вполне могу, как и другие, поселиться в деревне и делать вид, что радею о крестьянах.

– Для этого надо иметь истинно русскую душу, – сердито сказал Лежечев.

– А вы, господин Лежечев, как я погляжу, славянофил?

– Я просто люблю все истинно русское.

– И женщин, разумеется?

– Мсье Соболинский! Здесь дамы!

– Пардон, – лениво сказал Серж. – Я только хотел сказать, что русские женщины очень красивы. Я и сам их люблю. Но я вижу, вы джентльмен, хотя это ведь не русское слово. Изволите выдать русский вариант? Или его не существует? Как называется человек, щепетильный в вопросах чести? Или вы собираетесь пулей отвечать, а не словами? Я готов!

Лежечев нахмурился и хотел ответить резко, но Серж тем временем улыбался так, будто беседа шла о пустяках. Но нет! Шурочка вздрогнула. Эта улыбка вовсе не была приятной. Она была хищной. Соболинский нарочно злит Вольдемара. Он кого-нибудь или чего-нибудь боится, этот синеглазый нахал? Или ему так хочется умереть? Пока его выстрелы точны, а рука тверда. Везунчик, баловень Фортуны. У Лежечева скулы затвердели, а на щеках заходили желваки. Господи, они почти уже успели поссориться!

– Господа, господа! Вы шутить изволите? – беспомощно улыбнулась Евдокия Павловна.

– Отчего же, маман, они всерьез собираются стреляться, – вмешалась Шурочка. Лежечев и Соболинский одновременно повернулись к ней. – Ведь один – западник, а другой – славянофил! Я правильно сказала? Из-за этого что, теперь убивают? Из-за расхождения во взглядах?

– Ну, до дуэли еще не дошло, – мило улыбнулся Серж. – Мы, разумеется, шутим. Вы правы, Александра Васильевна: расхождение во взглядах не повод для дуэли. Иное дело, честь женщины… – насмешливо сказал Серж.

– Да, да, – встрепенулся Василий Игнатьевич. – Честь женщины. Я помню, году в десятом…

Шурочка перевела дыхание. Теперь солировал папенька, а соперники молчали. Взгляды, которыми они обменялись, были враждебными. Она подумала, что разговор этот похож на продолжение серьезного спора, который давно уже был между ними. Как выяснилось, они друг друга знают. Это взаимная неприязнь, и давняя. Шурочка чувствовала, что она не причина, но повод. Присутствие молодой красивой женщины их распаляет.

Лежечев нашел-таки момент, чтобы ей сказать:

– Этот человек для вас опасен, Александрин. Не верьте всему, что он говорит.

– Отчего же?

– Я знавал его раньше, в бытностью свою в Петербурге. Он компрометирует женщин одним лишь своим присутствием. Вам нельзя находиться рядом с ним.

– Да вам-то что за дело?

– Потому что он приехал в этот дом затем же, зачем и я.

– И зачем?

– Видеть вас, слышать ваш голос, и…

– Александрин! – Маменька, кажется, почуяла неладное и уже спешит к ним. – Собирается дождь, ты бы накинула на плечи шаль.

– Дождь, какой дождь? – Она посмотрела в окно. – На небе ни облачка!

– Господа! Не хотите ли чаю? А ты иди к себе, накинь шаль, – не слушала ее Евдокия Павловна. – Господа, здесь немного развлечений, которые мы могли бы вам предложить… К большому нашему сожалению.

– Вы не составите как-нибудь вечерком партию в карты Евдокии Павловне? – оживился помещик Иванцов. – Она страстная почитательница игры в бостон, а я, признаться, не любитель карточной игры. Были времена, когда… Эх, да что там говорить! – махнул он рукой. – Но сейчас, господа, не играю. Давно уже не играю.

Василий Игнатьевич со вздохом посмотрел на жену. Ее приданое он спустил именно в карты.

– С большим удовольствием! – Лежечев понял, что объясниться не удастся, и решил подождать удобный момент.

– Завтра вечером, если хозяева не возражают, – слегка поклонился Серж. – Карточная игра – моя страсть.

– Решено, – кивнул Лежечев. – Завтра вечером и я непременно буду у вас.