Стоит только захотеть... - Марина Серова

— Что? — не поняла я.

— Ну… к восемнадцатому, к Петрову то есть, — поправился охранник, — бандюгана к нам привезли на днях. Все менты… э-э… милиция к нему ходит. Что он такое натворил-то?

— Ведется следствие, — уклончиво ответила я и спросила тотчас: — А сколько раз к нему приходили уже?

— В мою смену два раза, — сказал охранник, — а напарник, который вчера дежурил, говорил, что снова приходили из милиции к нему.

«Странно, — подумала я, — как я поняла из рассказа Грома, Петрова привезли в больницу прямо из отделения, где безуспешно пытались допросить. Вполне законно менты могли зайти к нему… пару раз, выяснить у докторов, как продвигается лечение, и попробовать допросить опять. Но даже два раза — это много. А уж три… Не те ли самые товарищи, посещавшие Осокину, заходили к Петрову, на этот раз представившись милиционерами? Не исключаю такой возможности. В этом случае моя версия о том, что у меня в моих поисках Осокина есть конкуренты, подтверждается. Впрочем, довольно просто проверить — настоящие ли менты нанесли Петрову три визита подряд. Нужно сегодня вечером позвонить Койоту и дать соответствующее задание…»

— Куда мне? — спросила я.

— Прямо, — ответил охранник, — а как через главный корпус пройдете, внутренний двор будет, пересечете его, там левое крыло найдете, а дальше вас проводят…

— Спасибо, — сказала я и добавила: — Большое какое здание. Неужели в городе столько психов?

— Хватает, — усмехнулся охранник.

Я направилась в главный корпус, прошла его насквозь — там мне снова пришлось предъявлять удостоверение — и вышла во внутренний двор.

Здесь царила абсолютная тишина. Я огляделась. Вообще, психиатрическая больница номер один производила впечатление потрясающее. Здание, в котором она располагалась, судя по внешнему виду, было очень старое и во многом напоминало средневековый замок, в первую очередь внушительными размерами, архитектурой и атмосферой мрачного уныния — ни один звук не проникал во внутренний двор больницы.

Входная дверь в левое крыло была закрыта, а сбоку сиял никелированным металлом большой электрический звонок.

Я позвонила.

Открыла мне женщина в белом халате с лицом усталым и равнодушным. Осведомившись бесцветным голосом, к кому и по какому поводу я направляюсь, она заперла входную дверь на ключ и повела меня по гулкому пустынному коридору, по обеим стенам которого чернели прямоугольники железных дверей тюремного типа — со смотровыми глазками и кормушками, запирающимися на тяжелые засовы.

— Пусто здесь у вас, — попыталась я заговорить с женщиной.

— Отделение для буйнопомешанных, — коротко ответила женщина, потом помолчала немного и добавила: — У нас всего трое больных было в этом крыле — двоих вчера перевели в главный корпус. А этого новенького — бандита, к которому вы все ходите, вряд ли скоро отсюда переведут куда-нибудь.

— Почему? — поинтересовалась я.

— Обычно в это крыло помещают алкоголиков, у которых приступы… белой горячки протекают не так, как у других, — пояснила женщина, — они побуйствуют, кризис минует и мы их переводим. А ваш бандит — дело другое. У него паранойя в открытой форме.

— Это поддается лечению? — спросила я.

— Практически никогда, — ответила женщина, — то есть улучшение наступить может, а вот о полном выздоровлении даже и говорить не приходится. А в случае с этим больным… восемнадцатым… Петров его фамилия, кажется?

— Да.

— Случай с этим больным особенный. Болезнь началась вследствие сильнейшего потрясения. Больной почти полностью потерял рассудок. Мания преследования, постоянные галлюцинации… При таком течении болезни человек обычно считается обреченным. Я думаю, что улучшения в его состоянии не предвидится, — закончила женщина, — по крайней мере в ближайшие полгода.

Я сочувственно качнула головой.

— Вот мы и пришли…

Женщина остановилась напротив одной из дверей.

— Только недолго, — сказала она мне, — через два часа ему процедуры назначены, а после посещения вашими коллегами у восемнадцатого… у Петрова всегда ухудшается состояние. Буйствует он.

Женщина потянула засов кормушки. Лязгнув, открылось окошечко.

— Пожалуйста, — сказала она.

— Что это? — удивилась я. — Вы мне не откроете дверь?

— Ни в коем случае, — женщина даже усмехнулась, — разговаривайте через окошко. Он ведь буйный, его поведение непредсказуемо, он нападет на вас, что-нибудь случится, а отвечать буду — я.

— Ничего не случится, — заверила я, — я сумею постоять за себя. Откройте дверь.

— Исключено, — сказала женщина, и лицо ее словно постарело.

«Как же мне быть? Ведь через окошко мне ни за что не установить более или менее устойчивый контакт, — подумала я, — как же мне…»

— Послушайте, — сказала я, — если я буду общаться с больным через окошко, то он бессознательно будет сопоставлять меня с теми… кто его здесь задерживает. К тому же Петров сидел в тюрьме, и он должен сохранить воспоминания о таких дверях — с глазком и окошечком для выдачи пищи. Другое дело, если я присяду с ним рядом и спокойно поговорю. Обещаю вам, что ничего не случится.

Женщина в белом халате задумалась.

— С точки зрения психологии правильный подход, — проговорила она. — А вот у тех ваших коллег, которые до вас приходили, допрос не получился скорее всего из-за того, что они общались с больным через окошко для выдачи пищи… Но взять на себя такую ответственность и пустить вас в палату…

— Обещаю вам, что все будет в порядке, — снова сказала я.

Женщина поколебалась еще минуту и решилась наконец.

— Хорошо, — вздохнула она, — только… Напишите мне расписку, что вы… ну и так далее. Вот листок из моего блокнота и ручка.

— С удовольствием! — воскликнула я и мгновенно написала требуемую медсестрой расписку. — Открывайте, — попросила я.

— Я буду неподалеку, — сказала женщина, — если что-нибудь случится — кричите, я тут же подам сигнал тревоги. Дверь я закрывать не буду.

— Хорошо, хорошо…

— И еще одно, — предупредила она, — не спрашивайте его, пожалуйста, напрямик о том дне, когда он… При воспоминании о своем потрясении больной впадает в беспокойство и может сделаться буен. Он сейчас, правда, в смирительной рубашке, но вы себе не представляете, на что способны больные, когда у них обостряется заболевание…

— Я приму к сведению.

Лязгнуло железо, и толстая, обитая металлическими пластинами дверь отворилась.

Я вошла в палату…

* * *

Палата почти ничем не отличалась от тюремной камеры-одиночки. Парашу заменял по горло забитый испражнениями унитаз, нары — койка, прикрученная ножками к полу; а стены были обиты какими-то мягкими матерчатыми пластами, вроде спальных матрацев, — видимо, для того чтобы пациент в припадке не разбил себе голову.