Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса - Филиппа Грегори

— Да, — кивнула мать, и я заметила, что она слегка прищурила свои серые глаза, глядя на великолепный раззолоченный барк и слушая гордый шелест знамен, — но я всегда находила, что она… в высшей степени неубедительна даже в моменты своего наивысшего триумфа.

— Неубедительна? — удивленно повторила я; на мой взгляд, это было несколько странное слово.

— Видишь ли, Маргарет всегда казалась мне женщиной, с которой всю жизнь очень плохо обращались, — сказала мать и громко рассмеялась, словно желая сказать, что это временное поражение воспринимает всего лишь как очередной поворот колеса фортуны, а леди Маргарет отнюдь не на подъеме и отнюдь не является орудием воли Божьей, как считает она сама; просто в данный момент ей улыбнулась удача, но уже следующий поворот колеса фортуны почти наверняка заставит ее рухнуть вниз. — Она всегда казалась мне женщиной, которой есть на что жаловаться, которая о многом сожалеет, — пояснила моя мать. — А с такими женщинами всегда плохо обращаются.

Она повернулась, внимательно на меня посмотрела и рассмеялась, увидев, насколько я озадачена ее словами.

— Впрочем, это все неважно, — сказала она. — Так или иначе, леди Маргарет дала нам слово, что сразу после коронации Генрих на тебе женится, и тогда на трон взойдет одна из дочерей Йорков.

— По-моему, у него крайне мало желания на мне жениться, — сухо заметила я. — Меня не удостоили даже честью присутствовать на коронации! Это ведь не мы находимся сейчас на королевском барке, не так ли?

— Ничего, жениться на тебе ему придется, — уверенно сказала мать. — Нравится ему это или нет. От него этого потребует парламент. Он, конечно, выиграл то сражение, но лорды не примут его как короля, если рядом с ним не будет тебя. Ему пришлось им это пообещать. Они заблаговременно побеседовали об этом с Томасом — я имею в виду лорда Стэнли, — а уж он-то более других понимает, на чем покоится истинная королевская власть. Затем лорд Стэнли поговорил со своей женой, а она — со своим сыном. Всем им абсолютно ясно, что Генрих просто обязан на тебе жениться, хочет он этого или нет.

— А что, если я этого не хочу? — Я повернулась к матери и положила руки ей на плечи, чтобы она не ускользнула от моего гневного вопроса. — Что, если мне не нужен жених, который не желает на мне жениться? Что, если мне не нужен какой-то жалкий претендент, захвативший трон благодаря неверности и предательству? Что, если я признаюсь, что сердце мое покоится в безымянной могиле где-то в Лестершире?

Мать, не моргнув глазом, восприняла эту вспышку гнева и спокойно, почти безмятежно, посмотрела на меня.

— Ах, дочь моя, ты же чуть ли не с рождения знала, что тебя выдадут замуж за того, кто принесет благо твоей стране и укрепит могущество твоей семьи. И ты исполнишь свой долг, как подобает принцессе. И никто не должен знать, похоронено ли твое сердце в чьей-то могиле, хотела ты выходить замуж или не хотела. Я рассчитываю на тебя и надеюсь, что, выходя замуж, выглядеть ты будешь счастливой.

— Значит, ты выдашь меня за человека, которого я больше всего на свете хотела бы видеть мертвым?

Но ее безмятежная улыбка осталась неизменной.

— Элизабет, ты знаешь не хуже меня, что молодой женщине крайне редко удается выйти замуж по любви.

— Тебе же удалось! — обвиняющим тоном бросила я.

— У меня хватило ума влюбиться в короля Англии.

— Как и у меня! — На этот раз в моем голосе отчетливо прозвучали слезы.

Она кивнула и ласково погладила меня по шее, по затылку, обняла, уложила мою голову к себе на плечо и сказала:

— Я все знаю, дорогая, все понимаю. Ричарду в тот день просто не повезло, а ведь прежде ему всегда везло, вот ты и была уверена, что и на этот раз он непременно победит. Я-то ведь тоже не сомневалась, что победа будет за ним, я тоже все свои надежды возлагала на его победу.

— Неужели мне действительно придется выйти замуж за Генриха?

— Да, дорогая. Ты станешь королевой Англии и вернешь нашей семье прежнее величие. Ты восстановишь в Англии мир, а это поистине великое деяние. Тебе бы следовало радоваться, что все это будет в твоих силах, что именно на тебя возложена столь высокая миссия. Или, по крайней мере, притвориться, что радуешься этому.

Первый парламент Генриха был поглощен переделкой законов, принятых Ричардом; его подпись удалили из законодательных актов парламента точно так же, как при Босуорте сорвали с его шлема маленькую золотую корону. Сначала парламент снял все обвинения в государственной измене, выдвинутые против тех, кто поддерживал Тюдора, и теперь все эти люди самым очаровательным образом вновь стали невинными и преданными интересам государства. Мой дядя, герцог Саффолк, и его сыновья Джон и Эдмунд де ла Поль также принесли Тюдору присягу верности и больше уж не считались йоркистами, хотя их мать Елизавета принадлежала к Дому Йорков и была родной сестрой и моего возлюбленного Ричарда, и моего покойного отца. Вскоре должны были выкупить и привезти домой моего сводного брата Томаса Грея, до сих пор остававшегося во Франции в качестве заложника. Похоже, король был намерен отказаться от тех подозрений, которые испытывал относительно Томаса, будучи претендентом. Томас в письмах умолял его о прощении, заверяя, что никогда не имел намерения покинуть тогдашний, «передвижной», двор Генриха, а в Англию хотел вернуться, исключительно уступая просьбе матери. И теперь, после коронации, почувствовав себя куда более уверенным, Генрих, видимо, решил забыть это мимолетное предательство.

Мать Генриха, леди Маргарет, была восстановлена в правах и на фамильное состояние, и на фамильные земельные владения; вряд ли в государстве было дело важнее, чем вернуть богатство могущественной королеве-матери. Моей же матери как вдовствующей королеве была обещана пенсия. Парламент также согласился с отменой принятого Ричардом закона, гласившего, что мои родители никогда в законном браке не состояли, и назвал этот закон клеветническим. Мало того, об этой ошибке следовало забыть и никогда впредь о ней не упоминать. Так, в одно мгновение парламент вернул нам наше имя и титулы; я и все мои сестры вновь стали законными принцессами Йоркскими. Первый брак Сесили был аннулирован и забыт, словно его и вовсе не было, и теперь она вновь именовалась принцессой Сесилией Йоркской и была вольна выйти замуж за родственника леди Маргарет. В Вестминстерском дворце слуги стали преклонять перед нами колено, предлагая то или иное кушанье, а все придворные отныне обращались к нам, представителям королевского семейства Йорков, не иначе как «ваша милость».

Сесили была в восторге от столь внезапного восстановления нашего титула; впрочем, все мы были рады вновь стать принцессами Йоркскими, то есть самими собой; а вот наша мать особой радости не проявила. Я отыскала ее на берегу холодной реки, где она гуляла в молчании, низко опустив на лицо капюшон плаща, спрятав в муфту холодные руки и не сводя с серой воды помрачневших серых глаз.

— Матушка, в чем дело? — Я подошла к ней, взяла ее руки в свои и заглянула в ее бледное лицо.