Самурай - Сюсаку Эндо

– Рокуэмон, здесь послания князя. – И вручил шкатулку Самураю.

Самурай с трепетом принял из его рук шкатулку.

Лодка с посланниками, медленно удаляясь от берега, вдоль перерезающей бухту скалы направлялась в открытое море. Самурай со шкатулкой в руках и четверо его попутчиков, не в силах произнести ни слова, безмолвно смотрели на выстроившихся по обеим сторонам белого полотнища чиновников и стражу. Они думали о том, придет ли их встречать сюда столько же людей, когда они через много лет возвратятся живыми на родину и вновь войдут в эту бухту.

Не успела лодка выйти из бухты, как перед их глазами возник огромный корабль, который они впервые увидели позавчера. Нос корабля, высившегося точно крепостная стена, бушприт, копьем врезающийся в голубое небо, аккуратно свернутые паруса, реи, с которых свисали бесчисленные фалы… Выстроившаяся на палубе испанская команда и японские матросы смотрели вниз, на приближающуюся лодку.

Один за другим посланники поднялись по раскачивающейся веревочной лестнице на борт. Корабль был трехпалубный, по верхней, точно муравьи, сновали японские матросы. На второй был люк, который вел в трюм. Прибывшие спустились в свои каюты. Посланникам была выделена каюта в носовой части корабля. В ней еще пахло свежим лаком. Слугам пришлось пройти в большую каюту, где должны были разместиться и купцы. Это было забитое ящиками помещение с обнаженными потолочными балками.

Посланники, войдя в каюту, некоторое время молчали, прислушиваясь к шуму на палубе. Это, топая, поднимались на борт купцы, которые провели ночь в Одзике. Сквозь небольшое оконце были видны крохотные островки Тасиро и Адзи. Но бухту увидеть не удалось.

– Интересно, отбыли уже сановники? – сказал Ниси, прижимаясь к окошку.

Ниси поднялся на палубу, остальные последовали за ним. Все на корабле было для них в новинку, и они боялись оставаться в одиночестве.

Самурай, пробравшись сквозь толпу купцов, встал рядом со своими слугами и стал смотреть на горы Одзика, с которыми вот-вот должен был расстаться. Их покрывала яркая майская зелень. Может быть, он в последний раз видел этот японский пейзаж. Неожиданно перед его взором стали всплывать холмы и деревни Ято, его собственный дом, конюшня, лицо Рику, и он с болью подумал: интересно, что сейчас делают дети? С верхней палубы донеслись громкие крики. Это испанская команда гортанными голосами пела какую-то песню. Несколько японских матросов поднялись на мачты и по указанию испанской команды распускали огромные паруса, похожие на гигантские флаги. Снасти стонали, крик чаек напоминал кошачье мяуканье. Но вот незаметно для всех огромный корабль развернулся и лег на курс. Под шум бьющих в борт волн Самурай подумал: начинается новая жизнь.

Корабль вышел из Цукиноуры, небольшого порта на полуострове Одзика, в пятый день пятого месяца. Галеон, который японцы называют «Муцу-мару», а испанская команда – «Сан-Хуан-Баутиста», качаясь, плывет по холодному Великому океану на северо-восток. Надутые паруса напоминают луки. В утро отплытия я, стоя на палубе, неотрывно смотрел на острова Японии, где прожил целых десять лет.

Десять лет – мне горько об этом говорить, но христианство до сих пор не укоренилось в Японии. Японцы ни умом, ни любопытством не уступают ни одному из европейских народов, но, как только речь заходит о нашем Боге, они закрывают глаза и затыкают уши. Иногда эта страна представляется мне островом несчастий.

Однако я не падаю духом и не теряю надежды, семена Божьего учения в Японии посеяны, просто выращивали их без должного усердия. Орден иезуитов, который долгие годы владел правом распространения вероучения в этой стране, не задумывался о том, что это за почва, не подбирал пригодные для нее удобрения. Я многому научился на ошибках иезуитов и, что очень важно, знаю японцев. Если бы меня сделали епископом, я бы не повторил их ошибок.

Три дня назад Японские острова скрылись из виду. Однако, как это ни удивительно, за нами следуют неизвестно откуда взявшиеся чайки, они то летят, почти касаясь гребней волн, то садятся на мачты. «Сан-Хуан-Баутиста» плывет к сороковым широтам, но пока мы едва удалились от японского острова Эдзо. Ветер благоприятствует нам, морское течение помогает кораблю плыть.

Как только мы вышли в открытое море, качка усилилась. Она, конечно, не шла ни в какое сравнение с бурями, обрушивавшимися на корабль, даже просто с волнением в Индийском океане, когда тридцать лет назад я плыл на Восток, однако японцы, укрывшиеся в своих каютах, все до одного страдают от морской болезни, на еду даже смотреть, бедные, не могут. Единственное ведомое им море – прибрежные воды.

Даже посланники страдают морской болезнью. Видимо, двое из них – Хасэкура Рокуэмон и Тародзаэмон Танака – вообще никогда еще не плавали на корабле, и, когда я зашел в их каюту, единственное, на что они были способны, – это жалко улыбнуться.

Эти посланники среди вассалов князя – кабальерос среднего ранга, каждый из них владеет небольшими земельными угодьями в горной местности. Князь выбрал для этой миссии не своих высших сановников, а именно этих незнатных самураев, возможно, из-за существующей в Японии традиции не считать посланников важными персонами, но для меня это даже лучше. Нет необходимости обращаться к ним за указаниями, и можно будет действовать по собственному разумению. Провинциал Японии, иезуит Валиньяно однажды, выдав за отпрысков аристократов едва ли не полунищих бродяжек, отправил их в Рим как посланцев Японии – и там никто ничего не заподозрил. Позже многие порицали его за это, я же, скорее, ценю подобную его изворотливость.

Нужно записать имена этих посланников, которые не смогут отойти от меня ни на шаг. Кюсю Ниси, Тародзаэмон Танака, Тюсаку Мацуки, Рокуэмон Хасэкура.

Кроме Кюскэ Ниси, ни один из них после отплытия не сделал даже попытки сблизиться со мной. Наверное, из-за характерной для японцев настороженности по отношению к иностранцам и присущей им застенчивости. Лишь самый молодой – Ниси – проявляет детское любопытство, упиваясь своим первым морским путешествием, расспрашивает меня о том, как построен корабль, как действует компас, говорит, что хочет изучать испанский язык. Самый старший – Тародзаэмон Танака – неодобрительно смотрит на легкомысленное поведение молодого Ниси, этот коренастый, плотный человек твердо решил: что бы ни случилось, с чем бы он ни столкнулся, всегда проявлять рассудительность и вести себя так, чтобы в глазах испанцев достоинству японцев ни в коем случае не был нанесен ущерб.

Тюсаку Мацуки худ и темнолиц. Я разговаривал с ним всего несколько раз, но понял, что из четверых посланников он самый умный. Иногда он выходит на палубу и стоит там один, в задумчивости, – он, по-моему, не считает, что ему оказали великую честь, избрав в качестве посланника, хотя остальные в этом убеждены. Рокуэмон Хасэкура, которого можно принять скорее за крестьянина, чем за самурая, среди посланников самый невидный. Я еще не решил, следует мне отправиться в Рим или нет, но не могу понять, почему господин Сираиси предложил мне именно его в попутчики, если я поеду туда. Хасэкура и внешне вполне зауряден, и не так умен, как Мацуки.