Каста огня - Петер Фехервари

Увиденное не произвело впечатления на Жука. Древние боевые доспехи были наследием Старого Провидения, фамильными реликвиями, которые в благородном семействе капитана холили, лелеяли и передавали от поколения к поколению. Конечно, в их прочности никто не сомневался. В конце концов, эти штуковины больше напоминали танки, чем обычные комплекты силовой брони, но они были непредсказуемыми и ужасно сложными в обращении, а еще шумными, как все Преисподние вместе! Разведчик полагал, что подобные предметы старины больше подходят для демонстрации положения владельца, чем для реального боя.

Но сукиному сыну Мэйхену это, небось, вполне подходит…

Джон Мильтон Мэйхен был духовным отцом «Парокровных зуавов», межротного братства аристократов-механистов, которые почитали Императора в Его аспекте Бога-Машины. В полку их насчитывалось восемнадцать, все до единого — патриции, достаточно богатые, чтобы иметь боевые доспехи. Себя аристократы воспринимали как рыцарей священного похода и считали, что вправе присоединиться к любому подразделению, которое более всего нуждается в них. Каждый зуав обладал уникальной, подстроенной под владельца броней, но по большей части это были варианты «Штормового», меньшего по размеру образца. Чудовищно огромный доспех Мэйхена был единственным в полку, больше никто не имел ничего подобного.

Однажды Модин сострил, что капитан компенсирует нехватку размера в другом месте, и тогда Жук единственный раз в жизни посмеялся шутке огнеметчика. Сейчас он взглянул на Клетуса, удивленный, что здоровяк держится рядом. В зеленом свете лицо пустошника выглядело звериным, но глаза его с изумлением осматривали уродливый новый мир.

— Ты с нами, Змеиный Огонь? — спросил разведчик.

— В небе полно крови, — пробормотал Модин, и Жук увидел, что огнеметчик прав. На пятнистом своде не было ничего схожего с естественными облаками, одни переплетения тонких синих полосок — прямо как жилки в руке человека или в том вонючем, изъеденном плесенью сыре, который так любят благородные господа. Пока Клэйборн смотрел на них, нити словно бы вздрогнули и начался дождь, липкая медленная изморось. Казалось, что конфедератов поливают клеем.

«Как-то это мало похоже на воду, — подумал Жук. — Небо будто пускает слюнки при виде нас».

— Это неправильно, — Клетус смотрел на струи дождя как загипнотизированный.

— Другой мир, другие правила, — произнес разведчик, не уверенный, что правильно понял пустошника. — Нам просто нужно понять, как здесь все работает, мужик.

Нахмурившись, Модин посмотрел на него, а затем сплюнул от омерзения и нашел выход в привычной грубости.

— Ага, типа ты чё-то в этом шаришь, полукровка.

— Эй, чё за хрень ты творишь?! — вскрикнул позади них Дикс.

Разом обернувшись, гвардейцы увидели юного Оди Джойса, который стоял в люке и смачно блевал на тощего пустошника под ним.

— Ах ты, мелкий зеленый кусок дерьма! Дебил фраканый! — визжал пострадавший, пытаясь сдернуть с плеча лазвинтовку.

Шагнув к товарищу, Клетус резко развернул его к себе.

— Тихо, Джейкоб, — сказал огнеметчик. — Парень же не нарочно это сделал.

— Этот мудак-новичок взял и наблевал на меня, Клет! — пронзительно крикнул Дикс. С длинного носа бойца стекала рвотная масса, и его тощее лицо могло бы показаться смешным, если бы не пылало яростью. — Да я щас…

— Ты чё, хочешь, чтоб Калхун пристрелил тебя, как сбесившегося быконосорога?

— Но парень же наблевал на меня, Клет, — уже капризно прохныкал Джейкоб. Когда доходило до дела, он всегда начинал трусить.

Потеряв интерес к их разговору, Жук обратил внимание на странную группу людей, появившихся из железной крепости корабля. Трое из них были облачены в характерные кожаные плащи комиссаров, а двое других были в красных одеяниях техножрецов. По бокам от пятерки шагал отряд солдат в полированных доспехах багряного цвета и высоких конических шлемах. Разведчик не понял, что за увесистые пушки солдаты держали в руках, но каждая из них была соединена с заплечной батареей питания, и Клэйборн предположил, что шарахнуть они могут посильнее обычной лазвинтовки. Дальше тащилась целая процессия типчиков из Экклезиархии. Конфедерат насчитал шестерых фанатиков с растрепанными волосами и торчащими бородами. На каждом были грязные лохмотья и кольчужные рубашки, которые наверняка невыносимо терзали тело в жару. Позади ковыляло несколько десятков покрытых шрамами бичующихся в островерхих клобуках и с почти обнаженными телами. Вся толпа распевала и стонала нечто высокопарное из Имперского Евангелия. Жуку они показались даже шизанутее пуритан у него на родине.

«Вот так встречу нам устроили», — беспокойно подумал разведчик. Тут же он заметил отблеск, мелькнувший в одной из командных башен. Там явно кто-то был, но располагался он против солнца, и Клэйборн не мог разглядеть деталей. Впрочем, конфедерат не сомневался, что незнакомец наблюдает за ними: любой приличный разведчик мгновенно распознавал блик магнокуляров. Он потянулся было за охотничьим прицелом, но тут ротный горнист протрубил сбор, и Калхун рявкнул Жуку встать в строй. Побежав выполнять приказ, Клэйборн понял, что именно не понравилось ему в фигуре наблюдателя. Очертания незнакомца были какими-то неправильными…

— Молился ли ты обо мне, Гурджиеф? — раздался судорожный шепчущий голос, почти неслышный хрип. Говоривший опустил магнокуляры, увидев, что остроглазый гвардеец спешит к своему отделению. В этот раз их оказалось так много… Столько новой крови! Наверняка среди них найдутся такие, которые смогут послужить.

— Я всегда молюсь о вас, мой господин.

Густой баритон исповедника ярко контрастировал с резким скрипучим тоном наблюдателя. Впрочем, Йосив Гурджиеф абсолютно во всем отличался от болезненного создания, к которому относился с глубоким почтением. Несмотря на ветхие одеяния, священник казался ожившей статуей героя, кованой сталью, превращенной в мышцы алхимией веры. Грива черных волос спадала ниже пояса исповедника и скрывала лицо сальной завесой, но при всей дикости облика Гурджиеф обладал чертами высокомерного аристократа. Он был выше большинства людей и казался великаном рядом со своим чахлым повелителем.

— Тогда почему моей боли нет конца? — спросил изуродованный человек.

— Страдание суть благословение. Через муки мы разделяем Его вечную жертву и приближаемся к свету Его гнева.

Высохшая клешня быстрым движением обхватила запястье Йосива.

— А что же ты не разделяешь это благословение, пастырь? — злобно произнес страдалец.

Шипастые выросты на его ладони вонзились в кожу Гурджиефа, но великан не шелохнулся. Этот разговор повторялся много раз и уже превратился в ритуал, но оба знали, что священник не подвержен грибковой проказе, как и большинство людей. Федра была миром тысячи хворей, но худшие из Ее болезней тщательно выбирали своих жертв и поражали менее чем одного из тысячи. В глазах Йосива адмирал Вёдор Карьялан выглядел избранным.