Путешествие на тот свет. Иллюстрации Гюстава Доре - Владимир Кунин

И фон Вальтершпиль словно ненароком, недостаточно выразительно посмотрел на часы.

Это совершенно не смутило Стенли Уоррена. Он даже сказал примирительным тоном:

— Наверное, вы правы, Клаус. Мы напрасно обращаемся к примерам прошлых лет. Это всегда проигрышная позиция. Но вас не смущает сегодняшнее дело «ЮКОСа»? Эта целенаправленная «охота на ведьм», когда весь деловой мир стал свидетелем организованного русским правительством воровства для сведения внутренних политических счетов? И еще десятки таких же, может быть, чуть более мелких дел... Вы что, действительно не понимаете, что там очень серьезно изменился деловой климат? И в один несчастный для вас момент русские могут вас скомпрометировать на весь мир? Этого вы не боитесь?

— Я не боюсь ничего, — ледяным тоном ответил фон Вальтершпиль и уже откровенно посмотрел на часы, давая понять, что аудиенция окончена.

После этого взгляда Чарли и Стенли Уоррен были вынуждены встать.

— О'кей! — сказал Чарли. — А если в одном из туров русские утопят шестьсот ваших пассажиров, которым вы обещали райское блаженство на борту зафрахтованного вами российского судна, вы измените свою точку зрения на дальнейшее партнерство с нами?

Фон Вальтершпиль даже не поднялся из-за стола. Сказал небрежно, не глядя на Стенли Уоррена и Чарли:

— Я об этом даже думать не хочу. Прощайте, господа.

— Если когда-нибудь вам потребуется пассажирский флот нашей компании взамен русского, цены у нас будут минимум на пятнадцать процентов выше, чем те, которые мы предложили вам в начале этого разговора, — сказал на прощание Стенли Уоррен.

— Я это запомню, — произнес Клаус фон Вальтершпиль и взялся читать какую-то деловую сводку, лежавшую на столе...

* * *

«...это было недавно, это было давно...», как пелось в «допопсовое» время в одной хорошей песне из старого советского кинофильма...

«„Четыре Года Тому Назад“ — это еще „недавно“ или уже „давно“?» — думал Сергей Александрович Мартов.

Наверное, все зависит от возраста вспоминающего. Человеку за шестьдесят события четырехлетней давности покажутся чуть ли не вчерашними. Для двадцатилетнего племени четыре года тому... — это уже архаика, размытая сгущающимся сумраком древности.

Кстати, об этом юном и прекрасном племени...

Всего лишь полчаса тому назад, в восемь утра, от Мартова ускакала вновь появившаяся в Гамбурге пани Эльжбета Конвицка.

С вечера она свалилась ему как снег на голову и до двух часов ночи с прелестной и беспощадной самоиронией весело рассказывала Мартову, как она огуливала визовый отдел германского посольства в Варшаве. Как трижды по ошибке спала не с теми, с кем нужно, и только лишь на четвертый раз наконец-то угодила в постель к мужику, который действительно смог что-то для нее сделать. Теперь она имеет законную временную визу и рекомендательное письмо в Гамбургский горсовет, так называемый крайсфервальтунгреферат, к приятелю того посольского мужика. Для преобразования ее временной визы в постоянную или хотя бы в многократную. И тот мюнхенский «фацет» уже назначил Эльке «термин». Вот она и поторопилась быстренько переспать с ее родным Сержиком, стрельнуть у него пятидесяточку и предупредить, что ближайшие пару недель они не смогут увидеться. Ей придется, быть с тем — из крайсфервальтунга... И «мондрый» Сержик сам должен понять: дело есть дело!

«Боже, какое счастье!» — сказал себе Сергей Александрович, когда за Элькой захлопнулась дверь.

И не понял, чему же он больше рад: тому, что остаток ночи блаженствовал в объятиях барышни втрое моложе его самого, или тому, что она наконец-то исчезла?..

Ну-с, что там дальше по нашему поэпизодному плану?

Ага! Вот оно...

«Шереметьево, аэропорт. Встреча всех компаньонов в связи с настораживающими визитами в Лондон и Бремен представителей судовладельческой фирмы с „ближневосточной ориентацией“...»

По многолетнему опыту построения сюжета Мартов прекрасно знал, что все заранее составленные поэпизодные планы в процессе сочинительства трансформировались черт знает как! Неожиданно всплывала какая-то неучтенка, персонажи вдруг становились излишне самостоятельными... Что-то переосмысливалось, на ходу возникали маленькие открытия, а уже ко второй трети работы план и вовсе переставал быть тем самым поводырем, который должен был привести сочинение к финалу.

Но на первых порах, пока сюжет сам не начнет тащить за шиворот своего создателя, этот план — очень даже полезная штука.

Мартов поднял глаза на большую географическую карту, увидел Москву и сразу же представил себе превосходно знакомый ему Шереметьевский аэропорт. Даже четырехлетней давности...

* * *

Когда в конце семидесятых Юрий Филиппович Краско оканчивал общеэкономический факультет МГИМО — Института международных отношений и даже уже прошел трехмесячную языковую стажировку в Англии, его пригласили в ректорат на тихий, доверительный разговор. Ректор представил его полному симпатичному человеку и удалился на заседание ученого совета, оставив юного Краско и симпатягу толстяка в своем кабинете.

С первых же слов милейший толстяк показал Юре удостоверение полковника Комитета государственной безопасности и обнаружил поразительную осведомленность о коротеньком и не бог весть каком ярком Юрином жизненном пути. И с ходу предложил ему работу в системе КГБ по той же специальности, которая будет записана в его будущем дипломе.

Честно говоря, Юра Краско был готов к такому разговору. Он только не знал, когда это произойдет. Такие собеседования проводились чуть ли не с каждым будущим выпускником МГИМО, и их клятвенные обещания о последующем неразглашении время от времени давали естественную информационную течь...

— Мало одного мудака в доме, — презрительно сказал о себе Юрин папа Филипп Степанович Краско — генерал, начальник одного из отделов Главного разведывательного управления Советской армии. — Не хватает еще, чтобы и ты ввязался в это дерьмо!

Папа нажал на все свои служебные кнопки, и Юра больше никогда не встречал того симпатичного толстого комитетского полковника.

А сразу же после окончания института все тем же могучим папиным напором молодой дипломированный экономист-международник Юрий Филиппович Краско был определен в Министерство морского флота СССР, в Управление пассажирских перевозок.

В те самые дни, когда Юра Краско только начал восхождение по первым ступенькам МГИМО, юного Леву Бермана — золотомедалиста английской средней школы и перворазрядника по штанге в легком весе — в этот же МГИМО не приняли из-за какой-то пустяковины, за которой лежала мрачная тень Левиного «пятого пункта».

Лева окончил институт иностранных языков, немножко поработал переводчиком в «Интуристе» и вскоре был оттуда вышиблен примерно по тем же причинам, по которым не был принят в МГИМО. Некоторое время занимался синхронными переводами контрабандных американских фильмов, давал уроки английского, а потом совершенно случайно, по газетному объявлению, поступил на работу в отдел пассажирских перевозок Министерства морского флота СССР — переводчиком.