Любовь? Пожалуйста!:))) - Владимир Колотенко

Вдруг – скрип. Я замираю. Прислушиваюсь: что это? Где это? Скрип доносится из беседки, скрытой в виноградной лозе. Мне страшно? Нисколечко. Я подкрадываюсь тихо, не дыша. Мой страх, что я выдам себя, поскользнувшись на камешке или наступив на ветку, – страх слепого, который идет без своей ощупывающей дорогу палочки.

“Скрип-скрип…”

В просвете между листьями винограда я вижу… Что такое? Лаковые белые мужские туфли, прикрытые сверху двумя гармошками белых штанин, из которых торчат бронзовые волосатые крепкие ноги… В беседке устроили туалет? Я приподнимаю виноградный лист и теперь вижу чью-то широкую спину, черный пиджак и просто крошечную головку, стриженый затылок над воротом пиджака. Да это же затылок Настеньки, это ее маленькая головка… Чужой пиджак на ее плечах, а ноги ее, стройные, длинные, ровные ее ноги (о, Матерь Божья!) торчат в стороны-вверх от ушей этого наглеца. Это уже не сон, это явная явь. Мне не нужно рассказывать, чем они занимаются, я закрываю глаза… Это – конец, край.

“Скрип – скрип…”

Нужно взять себя в руки. Это моя вина, и нечего винить Настеньку. Глупо устраивать сцены ревности, читать трагические монологи, совершать погребальные песнопения. Нужно собирать вещи. Чутье не обманывало меня, мне всегда казалось… Ах ты, Боже мой… Но как же я буду жить дальше? Без Настеньки… Ведь ради нее я готов… Я и живу только ради нее, пишу свой дурацкий роман…

Я иду в дом, валюсь в кресло, беру бутылку… Но что если это не Настенька? Вдруг показалось? Что если глупая ревность замутила мой взор, и все это только фантазии воображения? Да я никогда не поверю, чтобы моя Настенька… Никогда! Теперь я терзаюсь предательской мыслью: как мне могло прийти в голову, что Настенька способна на измену? Разве я потерял веру в нее? Но я же своими глазами видел… Или все-таки почудилось?

Или все это примерещилось, а моя Настенька лежит сейчас в реанимационном отделении и ждет от меня помощи… Я бросаю бутылку на пол, хватаю зачем-то сумку… Через секунду я уже на крылечке.

– Привет, Андрей. Ты куда в такую рань?

Они идут вдвоем по белым плиткам тротуара, верхушки сосен уже озарены первыми лучами солнца, море в дымке…

– А мы сидели на берегу… Жаль, что ты не видел восхода. Это удивительное зрелище… Познакомься, это – Антон.

Его пиджак по-прежнему у нее на плечах. Но, может быть, то был не его пиджак? И идут они не со стороны беседки…

– Андрей, – я подаю ему руку. Он улыбается и крепко жмет только кончики моих пальцев.

– У вас прекрасная жена…

Я это и сам знаю. Я смотрю на нее, выискивая хоть какую-то ничтожненькую черточку предательства… Нет. Я ведь знаю этот тихий, нежный, ласковый взгляд, искренний взгляд, она улыбается, и глаза ее еще больше яснеют.

– Антон пригласил меня покататься на яхте, ты отпустишь?

– Конечно. Пожалуйста.

Может быть, и вправду, они сидели на берегу?

– Спасибо за прекрасную ночь, – говорит Антон, целуя Настеньке руку, и, повернувшись затем ко мне лицом, добавляет:

– Приятно было познакомиться.

Когда он уже идет по тротуару, я смотрю на его широкую спину, на этот злополучный пиджак… Нет, это совсем другой пиджак.

– Приходите же, – повернувшись, произносит Антон, – обязательно приходите. – И, помахав нам рукой, скрывается за кустом лавра.

– Ах, – восклицает Настенька, – как хорошо… Правда, Андрей?

Приняв душ, выпив рюмку вина и выкурив сигарету, Настенька засыпает, а я иду в беседку, сажусь на скамейку и раскачиваюсь. Зачем? Чтобы непременно услышать это ненавистное “скрип-скрип…”?

Первая неделя празднично-праздного безделья сгорает, как сполох зарницы. В памяти остается лишь багряный отсвет, радостный блик улизнувшего счастья. Кажется, что мы вот-вот ухватим его, зацепим прочно, но оно, как вьюнок, ускользает из наших рук. День сверкнет яркой молнией, и уже ночь, и хочется, чтобы день длился вечно, а ночь не кончалась…

Вчера Настенька была в море со своим Антоном, а я, пользуясь ее отсутствием, написал-таки свои девять страниц. Сейчас Настенька еще сладко спит, а я добываю из-под подушки тепленькие странички, чтобы еще раз перечитать. Нужны очки. Уже прошуршали дворники, вот-вот брызнут первые лучи. Через открытое окно с моря доносится шорох прибрежной гальки, ласкаемой накатами волн. Все мною написанное – чистой воды выдумка: Семен – потомственный дворянин. Граф. Или князь? Может быть, он какой-нибудь революционер? Или его потомок? Я все время примеряю ему какую-то роль. Возвратившийся эмигрант, диссидент? Я примеряю ему титул и звания, профессии и даже прозвища: Хромой. Или Синяя Борода. И это не слепая случайность. Сидит в нем какой-то бес, которого я не могу вытащить наружу и как следует рассмотреть. А чутья моего не вполне хватает, чтобы разукрасить этот образ яркими красками, изваять, так сказать, гармоничную личность. Чего-то недостает. Чего? Ясно одно: передо мной выродок. Гений или ублюдок? Если бы на это я мог ответить. И вот что еще не дает мне покоя: “Ты спал когда-нибудь с женщиной?” Этот вопрос Семена, заданный мне во сне, звонкой занозой застрял в моем мозгу. Почему Настенька убегает к Антону? Разве ей скучно со мной? Лишь однажды она намекнула на разницу в возрасте. Это было так больно. “Знаешь, Андрей, ты никакой не писатель…”

Она разочаровалась во мне, разочаровалась в самом главном для меня деле – сделать ее счастливой. Этот острый нож, наверное, всегда будет теперь в моем сердце. А я ведь старался осыпать ее ласками, лелеять и нежить, я так люблю ее… Чего ей недостает?

Я ловлю себя на том, что сквозь очки давно уже рассматриваю свою Настеньку, ее греческий носик, спящие веки, маленькое ушко с маленькой родинкой на мочке… А вот и ее хрупкое плечико, которое я так долго искал во сне… Чего ей недостает?

После завтрака я читаю Настеньке о Семене, она внимательно и, кажется, с интересом слушает, молчит какое-то время, затем спрашивает:

– Мы едем вечером в Ялту?

– А как же наш теннис?

К ракеткам мы еще не прикасались.

– Ты можешь заняться бегом или поиграть с кем-нибудь…

– Но ты же сама не поедешь? Крымские дороги с их бешеными поворотами и спусками…

– Мы с Антоном…

Мы лежим совсем рядышком, как всегда после завтрака обсуждая программу сегодняшнего дня, и, чтобы видеть ее глаза, мне приходится приподняться на локте.

– Если ты не против, мы с Антоном…

– Настенька…

Я понимаю, что теннис ее интересует меньше, чем Антон, а мой рассказ о Семене она и вовсе пропустила мимо ушей. Сделать обиженный вид, чтобы испортить Настеньке настроение? Пропадет день.

– Настенька, – снова произношу я, – ты у меня такое чудо…

Я целую ее, целую ее закрытые глаза, ушко, а руками шарю в поисках узелка пояса…

– Какой ты тяжелый…