Дорога войны - Валерий Большаков

На террасу выбрался молодой человек с прилизанными волосами, высокий, с широкими костлявыми плечами и длинными жилистыми руками. На нем были шлем с белым гребнем, стальной панцирь-торакс с искусной золоченой чеканкой и шпоры на сапогах. Поверх торакса Гай небрежно повязал белый шарф «кандидата в сенаторы». Холеное лицо трибуна-латиклавия выражало скуку.

— Септимий сказал, чтобы я нашел тебя, — выговорил он, растягивая гласные.

— Да, сын, — сдержанно сказал сенатор. — Познакомься, — усмехнулся он, — это Луций Эльвий, гладиатор, он же Змей. Завтра утром вы с ним отправитесь в Дакию.

— Ты так думаешь? — слабо улыбнулся Гай.

— Я так знаю! — рявкнул сенатор. — Оставь свои замашки и слушай! Твоя задача — найти в Дакии сокровища Децебала и овладеть ими. Иначе тебе никогда не стать сенатором! Ты проведешь остаток своих дней на нашей вилле в Далмации, питаясь хлебом, сыром и кислым вином. И не потому, что будешь наказан! — Сенатор отдышался и договорил уже спокойно: — Мы разорены, сын. У нас миллионные долги. Знаешь, почему я вчера не заседал в курии? Потому что моя единственная тога уже серая от грязи, а платить фулонам за стирку мне нечем!

— Всё так плохо? — пролепетал Гай.

— Всё гораздо хуже, — проворчал Элий Антоний, — но я и так наговорил лишнего. Поэтому езжай и найди золото. Луций всё знает, слушайся его во всем.

— Я?! Его?! — оскорбленно воскликнул Гай. — Трибун будет подчиняться какому-то гладиатору?

Сенатор недобро усмехнулся.

— Сын, — сказал он, — из тебя трибун, как из меня танцовщица. А Змей — гладиатор первого палуса.[31]Он свободный гражданин, победивший в тридцати девяти боях!

— В сорока, — скромно заметил Луций.

— Тем более. Ты все понял, Гай? Растерянный трибун-латиклавий кивнул.

— И скоро ехать? — спросил он плаксиво.

— Завтра! — отрезал сенатор. — Отправитесь на рассвете. Гадания были успешны, а Фортуне я принес обильные жертвы. — Посопев, он добавил миролюбиво: — Не переживай так уж сильно, Гай. Ты отправишься в Дакию, как легат, в «вольное посольство».[32]Тебя будут сопровождать четыре ликтора[33]— Луций, Бласий, Рубрий и Тиций. Как только прибудешь в Сармизегетузу, сразу ступай в службу наместника — пороешься в документах. У тебя будут полномочия, проверишь состояние дел с верованиями варваров. Ищи любую нить! Узнай, где стоят или стояли храмы этого их Замолксиса… или Залмоксиса? Ну, что-то в этом роде. Ищи следы золота! И помни, Гай, — или ты вернешься с богатством, и тогда тебе обеспечена блестящая будущность, или мы с тобой переедем в самую занюханную инсулу, куда-нибудь в вонючую Субуру, и будем побираться, как последние пролетарии! Ты всё понял, Гай? Тебе я доверяю наше будущее!

— Постараюсь оправдать доверие. — уныло промямлил Гай.

«Опять скрипит потертое седло…» — мурлыкал себе под нос Сергий Роксолан, направляя коня по виа Попилиа, уходящей к северо-востоку. Дороги Рима… Прямые, гладкие, мощенные камнем, с почтовыми станциями через каждые восемь-десять миль, где и харчевня найдется, и гостиница. Что ни говори, а такие пути сообщения заслуживали хвалебных песней! Римские виа не петляли суетливо — их прокладывали по прямой, срезая холмы, засыпая овраги, пробивая тоннели в скалах, перекидывая мосты через реки.

Покинув Рим, Сергий и его команда тронулись по виа Фламиниа и не съезжали с нее до самого Ариминума. Там, под аркой Августа, их ждала развилка — они свернули на виа Эмилиа. А после Патавиума[34]продолжили путь по виа Попилиа — раскрашенная статуя бородатого Приапа с факелом в одной руке и с рогом изобилия в другой указала им направление громадным фаллосом.

Рядом с Сергием скакал невозмутимый Искандер сын Тиндара, он подставлял лицо ветру и улыбался. За спиной цокали копыта коней Гефестая и Эдуардуса Чанбы, друзей и побратимов, вечно ругающихся и подкалывающих друг друга, но попробовал бы кто наехать на «Эдикуса»! Тут же появлялся Гефестай — с твердым намерением облегчить обидчику переход в мир иной, быстрый и с гарантией.

Роскошную форму преторианцев пришлось оставить дома, как и рабов. Впрочем, четверка всё равно щеголяла в одинаковой одежке: на каждом были скифские шаровары, просторные длинные рубахи с разрезами по бокам, подпоясанные гетскими ремнями с серебряными накладками, изображавшими зверюг и пичуг, луну и звезды. На ногах — мягкая обувка, похожая на мокасины, на плечах — плащи с бахромой, а на головах — войлочные колпаки. Так одевались даки, причем колпаки носили лишь даки-пиллеаты, тамошняя знать. Римляне звали эти колпаки фригийскими и считали их символами свободы — любой вольноотпущенник получал колпак-пиллеус из рук бывшего хозяина в знак освобождения от рабства.

— Командир! — подал голос Гефестай. — Останавливаться где будем?

— Скоро мансион должен быть, — ответил Лобанов, — там и заночуем.

— А недурно устроились латины, — проговорил Искандер, — есть на что посмотреть со вкусом. Цивилизация!

Они как раз въезжали на пригорок, и с высоты открылся живописный вид — на сжатые поля, четко очерченные межами и низенькими оградками, сложенными из камней, на сады и оливковые рощи. Вся земля была возделана и ухожена, а маленькие островки леса или произрастали на отрогах гор, или были посвящены богам. Тогда над верхушками священных рощ поднимались белые храмы. Пустынных пространств не наблюдалось вообще: куда ни посмотришь — всюду колоннады вилл, красные черепичные крыши, дороги, виноградники.

— Сергей, — сказал Тиндарид, не поворачивая головы, — кто-то за нами упорно следует. Я уже восемь перекрестков насчитал — сворачивают строго за нами.

Роксолан, беспечно любуясь пейзажами, спросил:

— И много их?

— Пятеро конных и, наверное, столько же лошадей в поводу.

— Догоняют?

— В том-то и дело, что нет. Строго выдерживают дистанцию — так, чтобы и нас из виду не потерять, и слишком близко не оказаться.

— Мало ли! — подал голос Эдик. — Вдруг им с нами по дороге.

— Может, и так, — легко согласился Искандер.

— На станции видно будет, — решил Сергий.

Мансион, дорожная станция, обнаружился на полдороге к Аквилее. В глаза сразу бросалась государственная гостиница — крепкое двухэтажное сооружение из беленого камня под черепичной крышей, с крытыми галереями. Гостиница была поставлена буквой «Г», длинная, приземистая конюшня превращала ее в «П», а высокий забор с мощными воротами замыкал в квадрат.