За радугой - Соломоника де Винтер

Но мои слезы не жгли пол. И, к сожалению, я не могла их предъявить в качестве основания для покупки меча и убийства Джеймса.

Зато я четко помню, что именно в этот момент все поняла. Поняла, что могу делать все, что захочу, теперь, когда меня официально признали сумасшедшей, и никто меня ни в чем не обвинит, никто не сможет мне ничего за это сделать. Всему виной будет мое «расстройство психики». Мое сумасшествие. Оно, словно щит, укрыло мое настоящее «я», скрывая, что на самом деле я не сошла с ума и отдаю себе отчет в своих действиях. А потом пришла абсолютная уверенность: я убью Джеймса. Убью.

Когда Дейзи наконец пришла домой, она чуть не подпрыгнула от неожиданности, заметив меня. Но быстро прошла мимо и села на диван. Спрятала руки под бедра. Она ерзала, как будто сидела на иголках. Не снимая туфель, Дейзи легла на диван. И начала трястись. Понятно, она опять решила слезть с наркотиков. Сто процентов. Я прикидывала, как долго она продержится на этот раз. Может, неделю. Может, две. А может, и вовсе день. Она никогда мне об этом не говорила.

– Холодно как. Ты что, окно открыла? – спросила она.

Я посмотрела в сторону окон. Парочка была открыта. Я кивнула. Капельки пота скатились по лбу Дейзи. Как дождь по стеклу.

– Господи боже мой, ну закрой же ты уже, неужели так трудно? – взорвалась она.

Я стояла, словно увядший цветок, слишком вымотанная, чтобы двигаться. Я вытерла лицо, чтобы убедиться, что слезы высохли.

– Что? Ты внезапно не только онемела, а еще и отупела? Прекрати себя вести так, будто я злая мачеха, которая ко всему придирается, будто я заноза в заднице. Помоги маме, это не так сложно, как кажется! Закрой окна! – проворчала она, стиснув зубы.

Я посмотрела на нее сверху вниз. Лицо Дейзи было бледным, и она стучала зубами от холода.

– Господи боже мой, Блю! Закрой уже эти чертовы окна! Давай! – закричала она. Потом вытерла пот со лба и снова заерзала на диване.

Она кричала на меня так же, как Джеймс орал на Джорджа. Мое тело оказалось словно нашпигованным сосульками, которые разрослись и пронзили внутренности. Хотя, когда я заметила, как она уязвима, сосульки внутри меня стали таять.

А если бы я ушла от Дейзи? Просто вышла за дверь и не вернулась? А могла бы. Уехать странствовать по миру, есть змей, танцевать с индийцами. Или стать моделью и уморить себя голодом до смерти.

И что бы тогда стала делать Дейзи? Она сама мыла бы посуду, интересно? Или просто оставляла ее в раковине? Наверное, она не стирала бы белье и не принимала душ и стала бы в один прекрасный день такой грязной, что грязь можно было бы соскребать ногтями. Может быть, она забыла бы про еду и питье и в конечном итоге умерла. И ее кости сгнили бы и превратились в пепел. Как кости Олли. Их кости переплелись бы, словно плющ, обвивший кирпичную стену. Как я была бы счастлива без Дейзи!

Я вернулась в реальность. Дейзи по-прежнему на меня смотрела.

– Ты совершенно бесполезна, – прошептала она.

Она произнесла это очень отчетливо, и я знала, что она и вправду так думает. Она не отвернулась и не извинилась. Похоже, ее все это вообще не волновало.

Когда-то Дейзи любила меня, доктор. Когда я была ребенком, она заплетала мне волосы в косичку и целовала в щеки, покупала симпатичные маленькие игрушки, когда у нее были деньги. Читала мне перед сном сказки. Смотрела на меня в восторге, как я играла в куклы. У меня была кукла Зара. Я играла с ней каждый день. Но как-то я забыла Зару на скамейке в парке и проплакала целых два дня. Дейзи обняла меня, как в тот день, когда я родилась. И качала, как в колыбели. Она верила, что я самая лучшая и красивая девочка на свете.

Скажите, что пошло не так? Вы же доктор! Вы должны знать! Вылечите меня! Дайте таблетки, от которых мне станет лучше! Положите меня в больницу и не выпускайте оттуда, пока не вылечите! Пожалуйста! Помогите мне ради моей матери! Сделайте так, чтобы она снова любила меня, как раньше!

* * *

Следующим утром я оделась, надела рюкзак и начала искать в холодильнике что-нибудь в школу. Все, что я нашла, – одну-единственную банку джема, так что я решила просто съесть его прямо из банки. Я положила ее в свой бумажный пакет для ланча, взяла книгу и вышла из дома.

Пока я шла по улице, на скамейке в нескольких метрах от дома я заметила группу молодых людей. Я узнала их – они учились в моей школе. Я продолжала идти, прижав к груди свою книгу и пакет с ланчем, пытаясь спрятать лицо за книгой и делая вид, что читаю, любой ценой надеясь избежать зрительного контакта с ними. Хоть бы ботинки не скрипнули.

– Эй, смотрите, – Блю, – услышала я голос одного из них. Я опустила книгу, полагая, в конце концов, что бессмысленно пытаться ею прикрыться.

– Я, наверное, тоже Страшила? – продолжил голос. У его владелицы были длинные светлые волосы и зеленые глаза, которые сейчас смотрели на меня со злобой. Я узнала ее. Девочку звали Дженна, и она училась в общем классе. Видимо, новость о том, что я назвала Лукаса Страшилой, уже распространилась по всей школе. Их слова ранили, словно острые ножи, а взгляды жалили, как картечь. Эти ребята причинили мне так много боли, что я невольно задумалась: какие они были дома? Наверное, говорили нежным голосом и смотрели на родителей невинными глазками.

– А я тогда кто? – спросила другая девочка.

– Наверное, мы все хотим быть Страшилами! Не поможешь нам, Блю? Ты ведь Волшебник? Ты ведь… – сказала Дженна, наклонившись вперед и считывая название с обложки моей книги, – Волшебник страны Оз! Ты можешь превратить нас всех в Страшил!

Все истерически захохотали.

Неужели? А пошли вы все куда подальше! И вы… И ваши мамы с папами! И сестра, если она у вас есть! И брат, и тетя, и дядя, и вообще все ваши чертовы родственники!

Я ускорила темп. Я не знаю, почему, но вдруг вокруг меня все, что было черным, показалось мне куда ярче самых разноцветных вещей. Рядом прошел мужчина в ярких черных ботинках. Еще один – в ярко-черных брюках. Промелькнула черная дверная ручка. Черная скамья. Все было черным. Темным. Мои волосы были темными. Мои глаза были темными. Темным было и ночное небо. Темнота затопила меня. Я захлебывалась в ней. Она текла по моим венам, пряталась в голове, и мне было очень плохо. Нет ничего страшнее, чем видеть что-то темное и понимать: оно отражает то, что чувствуешь внутри. Дороти. Дороти видит вещи такими же яркими и положительными, какими они должны быть. Мое же зрение испорчено уже давно – и тут ничего не попишешь.

* * *

Было время, когда я подбирала все найденные мной по пути домой предметы – грязные монеты, серьги с фальшивыми бриллиантами, скомканные газеты, посеребренные скрепки. Но все это закончилось, когда однажды я принесла домой мертвую мышку. Дейзи разоралась, тут же потребовала выбросить ее и обвинила меня в том, что я устроила ей сердечный приступ. Я думала, что произошло бы, если бы у нее и правда случился приступ. Я бы осталась сиротой и, возможно, меня бы усыновили какие-нибудь психопаты. И все из-за какой-то мертвой мыши. Вряд ли я сейчас была бы такая же сумасшедшая.