Небесный почтальон Федя Булкин - Александра Николаенко

Значит, нужно учиться шить.

Умерла Героида Степановна! Это бабушки старушка знакомая, на четвертом этаже в нашем доме жила, вот вчера еще они только с бабушкой говорили…

– И еще жива она была тогда, бабушка, да?

– Когда?

– Ну, когда вы с ней вчера говорили?..

– Что вчера сказала она тебе, бабушка, перед смертью? Раскаялась?

– В чем раскаялась, Федя, что ты?

– Ты сама говорила, бабушка…

– Что говорила?

– Ну, что перед смертью нужно раскаяться.

– В чем раскаяться?

– В жизни, бабушка… Или нет?

– Не раскаяться, Федь, покаяться…

– В чем покаялась она тебе? Что сказала?

– Ничего она не каялась мне, про погоду поговорили… Говорила, что лето сухое будет, наверное, что воду скоро отключат. Спрашивала, как кабачки я солю…

– Зачем, бабушка?..

– Что зачем?

– Ну, про кабачки-то… как ты солишь, она спрашивала?

– Засолить хотела.

– Это что же выходит, не знала она?

– Что не знала?

– Что умрет… раз про кабачки-то тебя спросила… Убили ее? Да, бабушка? Ограбили и зарезали, раз солить кабачки собиралась она, раз не знала?

– Почему убили? Своим чередом, слава богу, пошла. Ей, Федь, много лет уже было…

– Сколько много ей было лет, бабушка? Как тебе?

– Мне поменьше, Федь, на десяток…

– А десяток этот пройдет, и что?

– Что и что?

– …Тоже станешь ты, бабушка, в смертельной опасности?!

– Человек, Федя, впрок солит, только прок невелик… Каждым днем все под Богом…

Это что же?!

Каждый день жизнь в смертельной опасности?! Каждый день, всю жизнь так, не зная?! Просыпаешься утром без всякой гарантии, что до мультиков доживешь?!

И вот это не беззаконие? И вот это нормально?!

Никакой возможности нет ни малейшей у человека от Божьей власти уйти? Освободиться из когтей кровавого узурпатора?!

Зря стеснялся раньше я своего зонтика, не любил его, в зоопарк с собой брать не хотел, на улицу…

– А где, бабушка, зонтик мой?

– Какой зонтик, Федь?

– Мой зонтик, с мишками!

– Да не обещали сегодня дождя.

– Я дождя не боюсь, как ты, бабушка, не газета, чтобы размокнуть.

Только ты под Богом своим, если так уже привыкла, ходи, а я под зонтиком похожу пока… хоть всю жизнь… с непривычки.

Пусть картинку сперва, чем убить меня, разглядит он сверху на зонтике, пусть поймет, что она из мультика, детская! Что под зонтиком еще маленький, ничего ему пока плохого не сделавший человек!!!

И еще научили нас в саду аппликации делать разные. Вырезаешь любую из журнала или кофты картинку, какая тебе понравилась, и на полиэтилен утюгом к тому месту, где хочется, приплавляешь…

– Федя! Что ты сделал с зонтом моим?! Ты зачем сюда мне этот кошмар приклеил?

– Не кошмар это, бабушка… А для твоего же спокойствия отвлекающий Винни-Пух!

Пустыми обещаниями кормит Бог человека! Завтра да вчера…

Завтра еще нет. Вчера уже было. Одно сегодня остается. Безвылазно!

А ведь ничего хорошего нет в сегодняшнем дне…

– Точно нет у нас больше, бабушка, сервелата?

– Точно нет, я вчера еще попку выбросила.

– Да… Не будешь сыт, как я вижу, бабушка, сегодняшним днем…

Вчера еще была колбаса. А сегодня кончилась. Завтра, сказала бабушка, в зоопарк пойдем, а сегодня дождь. Нельзя было так, чтобы дождь завтра, а сервелат с зоопарком сейчас?!

– Нужно так было сделать, бабушка, чтобы все хорошее сегодня, а завтра уж как Бог даст… Можно подумать, все хорошее в одном сегодня уместиться не может…

– Все хорошее точно не уместится, Федя.

– Уместится, бабушка. Хоть весь батон сервелата я бы сегодня вместо каши съел. В зоопарке и под дождем хорошо.

– Вчерашнее, Федь, хорошее в памяти теснится, на сегодня место приберегает. Для завтрашнего хорошего сегодня место оставляет. Если в сегодня все хорошее из жизни собрать, на завтра ничего не останется, да и вчерашнее вылетит.

– У меня, бабушка, в голове пустого места много. Ничего. Я и сегодня все хорошее потерплю…

– …Торопил Бога Федот: когда же сегодня пройдет? Я бы, говорит, завтра пожил, а ты отложил! Мне, говорит, дел вчерашних – не взглянешь, а ты завтрашних добавляешь…

– Можно я хоть кружочки в детский сад завтра нарисую?

– Вчера нужно было, Федь, кружочки в сад рисовать. Завтра тоже сегодня будет.

Вот и говорю же я… Никакого выбора не оставили мне! Вчера – сегодня. Завтра – сегодня. И сегодня – сегодня. Не выбраться…

Горит душа у дворника нашего, дяди Коли.

Сам он так сказал бабушке: дайте, сказал, три рубля до возможности, Тамара Лесеевна. Душа горит.

Так и представил я, как душа горит внутри дворника. Больно, наверное, очень это ему. И снаружи-то, когда обожжешься, волдырем надуется, покраснеет, жжется. А если изнутри!..

Посмотрел поплотней я на дворника, пристально: не дымится ли уже он, не тлеет снаружи ли? Так, когда мы с бабушкой на даче костер разжигаем, вниз газетки кулем, мусора высыплем, хвороста, щепочек, а сверху шалаш из веток. И газету спичкой бабушка чирк! Огонек пробежит по краюшку, попробует – можно ли есть? И начинает тлеть изнизу, принимается: ничего, мол, есть можно. А вверху над шалашом борода из дыма болтается, глаза щиплет, пока сам огонь бороды не ухватит. И потом уж так разойдет! Одни угольки останутся, картошку пеки. Вон и у дворника борода… Бедный дворник…

Живое дело – огонь! Жует да потрескивает. У нас через три участка сарай целый съел. А после расхорохорился, на дом уже хотел перекинуться. Крышу облизывал. Едва машины пожарные потушили.

Три рубля же эти, что дворник у бабушки на тушение просит, на часики мне, на подарок, если в школу примут меня, отложены. Не дымится дворник пока. Может, халтурит он? И на прошлой неделе говорил, что горит…

Не дала бабушка из часиков моих на тушение дворнику. Не тем, сказала, душу тушишь, такое тушение ей один керосин…

А когда керосин в огонь разрешает плеснуть мне бабушка, весь костер так и вспыхнет!