Дела и ужасы Жени Осинкиной - Мариэтта Чудакова

А к немолодому, однако явно еще полному сил мужчине, вылезшему из потрепанных, но бойко влетевших во двор (как будто ни в коем случае не может выбежать неожиданно — прямо под колеса — ребенок) «Жигулей», она все же подошла. Быстрый, с лоснящимся от жары и энергии лицом, он энергично захлопнул дверцу и ринулся было к своему подъезду, когда Женя его перехватила:

— Извините, пожалуйста, вы в этом доме живете?

— В этом.

— Извините, я у вас тут по дороге оказалась… Я живу в Москве. Посмотрите, пожалуйста, какой у вас ужасный двор. Почему вы его в порядок не приведете? Ведь у вас тут много детей…

Мужчина не стал ей грубить, а охотно взмахнул рукой в сторону заплеванного уголка — столика со скамейками.

— Да сколько раз говорили участковому!.. Он говорит, что прогонит, а они на другой вечер опять пьют!

— Но ведь если бы вы весь двор за один день привели в порядок — может, они и не стали бы его захламлять?

— В порядок? А ЖЭКу-то мы платим? Платим. Зачем же я чужую работу буду делать?

— Но ведь у вас же нет другого выбора, — сказала вдруг Женя другим, твердым голосом, и мужчина на секунду оторопел, — или вы не делаете за них действительно их, я с вами согласна, работу, и ваши дети ползают по этому загаженному двору, — или вы плюнете на ваш ЖЭК и сделаете, наконец, себе сами нормальный дворик!

Дядька склонился над своей машиной, что-то взял с сиденья и заспешил к подъезду.

Тут и Женя вспомнила, что и ей давно пора спешить, и сломя голову помчалась к Сане и Леше.

Когда они уже покидали Урал, на одном крутом повороте, после знака предупреждения об опасном участке дороги, черный джип на бешеной скорости подрезал их так, что они неминуемо должны были не просто скатиться в глубокий кювет, но еще и перевернуться, если бы не Лешино виртуозное вождение.

На той же бешеной скорости джип ушел на перекрестке влево и мгновенно скрылся из глаз. Жене становилось все более ясно, что идет охота за ней, хотя и не последовательная, а наскоками. Возможно, решительный вид водителей сдерживал ее неведомого врага. Она не знала, делиться ли с Саней и Лешей своими мыслями, рассказывать ли про фотографию на грязном каменном полу. А они молчали, смотрели мрачно вперед и по сторонам и ее, конечно, ни о чем не спрашивали.

После Копейска дорога пошла уже ровная, без понижений и холмов. Это и была та самая Западно-Сибирская низменность из учебников географии.

Сидя за спиной Сани, Жене было приятно следить из-за его плеча, как он хищно прицеливается, медлит, затем идет на обгон — и вдруг, мгновенно и точно оценив скорость своей машины и очень далекой, казалось Жене, встречной, резко подает вбок вправо, возвращаясь в хвост дальнобойщику, которого начинал было обгонять. Из этих расчетливых рывков — попытка обгона, отступление и в конце концов обгон — состояла езда. Она отнюдь не была монотонным движением по прямой.

На дороге шла своя жизнь, по своим законам. И человеческая жизнь была выставлена на каждом ветровом стекле — невидимым, но каждому, кто за рулем, очень хорошо известным ценником.

Здесь стояла невысокой, но плотной стеной давно созревшая пшеница, и Саня с Лешей, зорко поглядывая по сторонам, обменивались недоуменными репликами:

— А чего хлеб-то не убирают? Что случилось-то, не пойму?

Въехали в Щучье и после короткого совещания («Калуга, тормозим? — Да надо бы») остановились ненадолго у станции техобслуживания. Предстояло вскоре сворачивать с ухоженной трассы на проселочные дороги, где можно ждать всего, и надо было быть уверенным в машине.

Женя вылезла на волю и скорей поставила ногу как можно выше на ближайшее дерево. Трудно было поверить, что это — город, а не заброшенная, покинутая жителями деревня. Они стояли, судя по табличке, на улице Победы.

Непонятно было, чья же победа запечатлелась в названии.

Домишки-развалюхи ничем не напоминали дома победителей. Черные бревна избушки с голубыми ставенками казались еще крепкими. Но почерневшие доски, которыми были забиты давно не нужные ворота, выглядели ужасно. Все вокруг заросло бурьяном; узкая тропка вела через него к калитке.

Автобусная остановка, искореженная, заржавленная и закиданная мусором, явно была давно не действующей и превратилась постепенно в общественную помойку. Но вот к ней подошла красивая голубоглазая женщина с двумя мальчишками, и через две минуты подъехал автобус, как ни в чем не бывало остановился у этого пострамища, как бы выразилась Женина бабушка, забрал всех троих пассажиров и двинулся дальше. Женя медленно пошла по улице, поглядывая вокруг. Солнце стояло высоко. Из домов никто не выходил — не входил. Полуденная тишина была не благостная, умиротворяющая, а какая-то обморочная. Идя по этому городку, нельзя было вообразить себе, что где-то в других местах России кипит жизнь.

Появились Саня и Леша с довольными лицами, забрались в машину. Женя набрала по мобильному Москву.

Фурсик был, как всегда, деловит и лаконичен:

— Скин выехал позавчера. Том близко от места, надеется тебя встретить. Иван Бессонов тоже на подходе.

Про Ваню-опера Женя сама знала из его записки. Друзья подтягивались к месту сбора.

«Волга» тяжело вывернула с улицы Победы и двинулась на проселок.

Выехали за Щучье и увидели указатель — «Оглухино 43 км».

Они приближались к тому месту, где полгода назад оборвалась жизнь одного человека и круто переломилась жизнь другого.

Как всегда, Федя проводил Веру до ее плетня. И теперь, как обычно, ему неохота было уходить. Он стоял, ковыряя носком сапога снег (валенки он снял еще на прошлой неделе — март шел сырой) и комкая в левой руке снежок. Снежок таял, но одновременно уплотнялся. Если запульнуть как следует, им можно легко сбить ворону.

— Я буду президентом России, — сказал Федя. — А ты — женой президента.

Верка посчитала еще раз (Федя не первый раз это говорил, и она каждый раз старательно считала). Сейчас ему двенадцать. Нужно, чтобы прошло 23 года. Это будет 2025 год.

Ей надо много выучить за эти годы. И особенно все хорошо знать про Россию. Ведь она будет женой российского президента.

Федя наконец прощально тронул Верку за толстое ватное плечо, повернулся и пошел, посвистывая. Свернул, как всегда, к реке. Миасс еще не вскрылся, но в нескольких местах лед уже синел. А вот на Алтае, куда он ездит к теткам каждое лето, а иногда и в зимние каникулы, Катунь вообще не замерзает — слишком быстро течет. А Куба, маленький, но бурный ее приток, замерзает только к середине зимы, и все равно остаются промоины, где бурлит несмирившаяся стремнина.