Двенадцать - Джастин Кронин

Она медленно спустилась по лестнице на кухню. Полнейший беспорядок. Горы тарелок в раковине, столы в пятнах, пол под ее босыми ногами какой-то липкий. Лайла в недоумении остановилась в дверях. Она до сих пор не осознавала, насколько она все запустила. Кстати, а что с Иоландой? Как давно ее уже здесь не было? Домработница приходила по вторникам и пятницам. А сегодня какой день? Если посмотреть на эту кухню, подумала Лайла, то скажешь, что Иоланды уже не одну неделю не было. Ладно, по-английски она не слишком хорошо говорила, а иногда делала странные вещи. Например, путала чайные ложки со столовыми. Дэвид все ворчал по этому поводу. Могла выкинуть в мусор неоплаченные счета из почтового ящика. По мелочи, но раздражало. Однако Иоланда никогда не прогуливала работу. Как-то зимой она пришла с таким ужасным кашлем, что Лайла со второго этажа услышала. Ей буквально пришлось отнять у Иоланды швабру. «Прошу тебя, Иоланда, позволь тебе помочь, я же врач. Медик», – сказала тогда Лайла на смеси английского и испанского.

Лайла тогда прослушала ей грудь прямо на кухне. Бронхит, конечно же. Выписала Иоланде рецепт на амоксициллин, прекрасно понимая, что у той точно врача личного нет, не говоря уже о медицинской страховке. Ладно, иногда Иоланда могла выкинуть почту, перепутать столовые приборы, положить носки в ящик с нижним бельем, но она работала старательно, без устали, всегда доброжелательная и пунктуальная. На нее всегда можно было положиться с их-то безумным режимом жизни. А сейчас даже не позвонила.

Да, еще и это. Похоже, телефон не работает, и почту не носят, и газеты. Дэвид сказал ей не выходить из дома ни в коем случае, так что Лайла и не проверяла. Может, газеты уже на асфальте валяются.

Она достала из шкафа стакан и повернулась к раковине. Открыла кран. Гул, шуршание воздуха и… ничего. Еще и вода! А затем она вспомнила, что воды уже некоторое время нет. Теперь еще и слесаря придется вызывать в довершение ко всему. Вернее, пришлось бы, если бы телефон работал. Вот почему Дэвида нет, когда все летит к чертям собачьим? Одно из любимых выражений ее отца – «к чертям собачьим». Странная фраза, задумалась Лайла. Почему именно собачьим? Чем собачьи черти отличаются ото всех остальных? Есть множество таких фраз, и даже слов, которые внезапно кажутся странными, как будто ты их впервые услышал. Подгузник. Одураченный. Сантехник. Замужняя.

Она правда об этом думала, выйти замуж за Дэвида? Она не могла вспомнить у себя мысли: «Я выйду замуж за Дэвида». А такая мысль должна прийти в голову человеку, наверное, прежде чем они возьмут и поженятся. Как странно, в один момент жизнь выглядит так, в следующий – иначе, а ты не можешь вспомнить, что же ты такое сделала, что все это случилось. Она не говорила, что любит Дэвида. Он ей нравился. Она им восхищалась (как же не восхищаться Дэвидом Сентром? Заведующим отделением кардиологии в Центральной больнице Денвера, основателем Института Электрофизиологии штата Колорадо, человеком, бегающим марафонские дистанции и заседающим в высоких комиссиях, с бесплатными абонементами на игры «Наггетс» и в оперу, тем, кто каждый день вытаскивает пациентов едва не с того света? Но могут ли все эти чувства породить любовь? А если нет, должна ли ты выходить замуж за мужчину только потому, что носишь его ребенка – незапланированного, это просто получилось само собой. А Дэвид, проявив характерное для него благородство, заявил, что «поступит правильно». Что значит «поступить правильно»? Что такое «правильно»? И почему Дэвид иногда не похож на самого себя, а выглядит человеком, лишь напоминающим Дэвида, основанным на Дэвиде, предметом размером с человека, Дэвидообразным? Когда Лайла сообщила своему отцу об их помолвке, она увидела это на его лице. Он знал. В тот раз он сидел за столом у себя в кабинете, окруженный любимыми книгами, и мазал клеем бушприт, чтобы приклеить его на модель корабля. Он сказал ей всю правду еле заметным движением густых бровей.

– Что ж.

Он прокашлялся и умолк, завинчивая колпачок на маленьком тюбике с клеем.

– Как я понимаю, учитывая обстоятельства, тебе этого хотелось. Он хороший человек. Делай как знаешь.

Так он сказал. Так они и сделали. Полетели в Бостон, в метель, накануне весны, спешно все устроив и расставив по местам, пригласив с собой немногих родственников и друзей, тех, у кого получилось сорваться с места в последний момент. Они стояли в гостиной, неловко переминаясь, пока звучали слова клятвы (все заняло меньше двух минут). А потом попрощались, достаточно быстро. Даже ресторатор ушел быстро. Неловкость была даже не в том, что Лайла беременна. Она это знала. Кое-кого не хватало.

Кое-кого будет не хватать всегда.

Ладно, плевать. Плевать на Дэвида, на ужасную свадьбу (если честно, она была больше похожа на поминки), с кучей оставшейся нарезки красной рыбы, с этим снегом и всем остальным. Самое важное – ребенок и она сама. Пусть весь мир катится к чертям собачьим, если ему так хочется. Главное – ребенок. Будет девочка. Лайла видела ее на УЗИ. Малышка. С крохотными ручками и ножками, крохотным сердцем и легкими, плавающая в теплой жидкости у нее в животе. Малышка любила икать. Ик! – делала крохотная девочка. Ик! Ик! Тоже смешное слово. Малышка вдыхала и выдыхала околоплодную жидкость, сокращалась диафрагма, и закрывался надгортанник. Синхронное сокращение диафрагмы, сингултус, от латинского «сингулт», «процесс задержки дыхания во время плача». Когда Лайла учила это в медицинском колледже, то подумала: «Вау». Просто «Вау». И тут же начала икать, конечно же. Половина студентов начала. Лайла слышала, что в Австралии был человек, который икал семнадцать лет подряд, не переставая. Видела его по каналу «Сегодня».

Сегодня. А какой день сегодня? Она пошла в гостиную, постепенно осознавая все вокруг, будто ее сознание привстало на цыпочки, чтобы выглянуть за окно, над подоконником, будто она отодвинула занавеску, чтобы посмотреть наружу. Ничего, никаких газет. Ни «Денвер пост», ни «Нью-Йорк таймс», ни этой дурацкой местной газетенки, которая обычно сразу отправлялась в мусорку. Через стекло она услышала высокий звон летних насекомых вокруг плодовых деревьев. Обычно видишь в окне проезжающие машины, идущего по кварталу почтальона, который что-нибудь насвистывает сквозь зубы, няню с коляской, но не сегодня.

«Я вернусь, когда буду знать больше. Закрой дверь и не выходи из дома. Ни при каких обстоятельствах».

Лайла помнила, как Дэвид ей сказал эти слова. Помнила, как стояла у окна, дожидаясь, пока увидит, как его машина, одна из этих новомодных «Тойот» на водороде, медленно проедет по дорожке к дому. Боже правый, у него даже машина, и та праведная. Говорят, папа римский на такой же ездит.

Вон там, это не собака? Лайла прижалась лицом к стеклу. Посреди улицы ковылял пес Джонсонов. Джонсоны через два дома живут, одни, дочь замуж вышла и уехала, сын в колледже. В Массачусетском Технологическом вроде? Или в Калифорнийском? В каком-то из них. Миссис Джонсон («Зови меня Сэнди!») первой пришла к ним знакомиться, когда они переехали. С пирогом и приветствиями. С тех пор Лайла видела ее каждый вечер, если не была на вызове, иногда вместе с ее мужем, Джеффом, который выгуливал Роско, большого и довольного жизнью золотистого ретривера, такого услужливого, что он ложился на асфальт пузом вверх, если к ним кто-то подходил. «Извините, что у меня такой эльф долбаный вместо собаки», – обычно говорил Джефф. Да, это Роско, но тут что-то не так. Он выглядел как-то иначе. Ребра торчат, будто пластины ксилофона (на мгновение Лайла с нежностью вспомнила, как играла на глокеншпиле в школе «Братца Якоба»). И идет он как-то бесцельно, что-то держа в зубах. Что-то… болтающееся. Джонсоны знают, что он потерялся? Может, им позвонить? Телефоны не работают. И она обещала Дэвиду из дома не выходить. Должен же кто-нибудь еще его заметить и сказать, эй, это же Роско, он убежал, наверное.