Сталин в преддверии войны - Александр Семенович Орлов

о маневрах Красной Армии в 1935 году, чтобы сравнить его с отчетом Швейсгута, натолкнулась на скрытое сопротивление военных. Доклад Луазо был выдан ему неохотно и с большим опозданием. Сравнив оба доклада, Блюм понял, в чем тут дело. Разделенные периодом всего в один год, они содержали разительные отличия в оценках Красной Армии. Блюму стало ясно, что французский генеральный штаб не рассматривает военную помощь со стороны Советского Союза как фактор, имеющий первостепенное значение[110].

Переговоры все-таки состоялись. Сама обстановка заставила французский генеральный штаб почувствовать необходимость радикализации советско-французских отношений и сделать запрос в Генштаб РККА о формах и размерах помощи, которую Советский Союз мог бы оказать в случае нападения Германии на Францию и Чехословакию. 17 февраля 1937 года полпред СССР в Париже В. П. Потемкин и новый военный атташе Семенов вручили французским представителям ответ Генштаба РККА. В нем содержался план, предусматривавший оказание помощи Франции либо путем выдвижения советских сухопутных войск к границам Германии через Польшу и Румынию, естественно, при условии их согласия, либо путем оказания морской и воздушной поддержки французским войскам в случае развертывания военных действий. Однако переговоры после нескольких встреч их участников прервались, а в конце марта Семенов вообще был отозван в Москву. В позиции Блюма, проявлявшего интерес к военным переговорам с СССР, также произошла важная перемена. Блюм прекратил давление на Министерство обороны и Генеральный штаб, которое он оказывал, стремясь придать франко-советскому союзу характер военной солидарности[111].

Оценивая состояние франко-советских отношений осенью 1936 года, советский полпред в Берлине Суриц писал Литвинову: «Франко-советский пакт дышит на ладан. Тем более что и в самой Франции все меньше и меньше его сторонников, даже и среди партий Народного фронта (в частности, и в радикал-социалистической, и даже социалистической). В таком положении остается задача не укреплять и углублять его (об этом не может быть и речи), но просто лишь бы сохранить его хотя бы на бумаге»[112].

Охлаждению советско-французских военных контактов способствовал ряд обстоятельств. Начавшиеся в СССР массовые репрессии, которые коснулись значительной части военачальников высшего и среднего звена, породили недоверие к боевым возможностям Красной Армии, и без того невысоко оценивавшимся во французских военных кругах. Кроме того, начавшаяся война в Испании отдалила позиции СССР, который помогал республиканцам, и Франции, проводившей политику «невмешательства».

Но главными причинами, по которым французское правительство не пошло на военное соглашение с Советским Союзом, были опасения вызвать недовольство Англии и ухудшить отношения с Польшей и Румынией. Определенную роль сыграла и боязнь французских политиков спровоцировать Третий рейх на новые враждебные акции против Франции[113].

Безрезультативность усилий СССР создать действенную систему коллективной безопасности с западными державами заставляла советское руководство продолжать поиск путей улучшения отношений с фашистской Германией. Хотя Гитлер и его окружение вели открытую антисоветскую политику, в стране имелись круги, которые стояли за продолжение «рапалльского» курса, расширение экономических связей с СССР. В 1935–1936 годах советская дипломатия пыталась через эти круги активизировать торгово-экономические отношения. Объективно и Германия, милитаризация которой способствовала нарастанию кризисных явлений в экономике, была заинтересована в этом.

Посол СССР в Берлине Суриц докладывал Литвинову 4 декабря 1935 года о своих беседах в Берлине с Нейратом, Геббельсом, Розенбергом, Шахтом, Бломбергом: «Все они говорили, что у Гитлера три «пунктика»: вражда к СССР, еврейский вопрос и аншлюс». Вражда к СССР, по их мнению, «вытекает не только из идеологической установки к коммунизму, но и составляет основу его (Гитлера. — Прим, авт.) тактической линии в области внешней политики». Смягчение антисоветского курса возможно только в установлении нормальных экономических отношений»[114]. Однако политика антисоветизма возобладала над экономическими соображениями. И хотя экономические соглашения заключались и в 1934-м, и в 1935-м, и в 1936 годах, они были несравнимы с объемами взаимной торговли между СССР и Германией в 20-х годах[115].

Несмотря на различие идеологий, Советский Союз в отношениях с капиталистическими странами продолжал руководствоваться не идеологическими установками, а принципом мирного сосуществования с ними, независимо от их режима. Исключение не составляла и Германия. Молотов в одной из своих речей в январе 1936 года заявил: «Развитие торговых и экономических отношений с другими государствами, независимо от политических сил, временно правящих в этих странах, согласуется с политикой Советского правительства. Мы считаем, что это также соответствует интересам немецкого народа и это, конечно, прерогатива правительства Германии делать практические выводы из этого»[116].

Исходя из этого, Советское правительство наращивало усилия для улучшения отношений с Германией, чтобы обезопасить свои западные рубежи. В марте того же года Молотов в разговоре с французским журналистом заметил, что правительство СССР считает возможным улучшение советско-германских отношений[117].

Это нашло отражение и в попытках возобновить связи по военной линии. Так, в январе 1936 года Уборевич, следуя в Париж по приглашению французского генштаба, встретился в Варшаве с германским военным атташе в Польше майором Кинцелем. В беседе с ним он выразил желание встретиться с кем-нибудь из высшего генералитета, в частности, с военным министром и главнокомандующим вермахта В. Бломбергом[118]. Осенью того же года по приглашению главнокомандующего сухопутными войсками Германии генерала Фрича Уборевич присутствовал на маневрах. Однако чуть наметившийся подъем сменился спадом. Показательно, что миссия Уборевича вызвала неудовольствие Гитлера. Попытки СССР нормализовать отношения с Германией продолжались до осени 1936 года.

Однако в этот период внешняя политика Германии все больше приобретала ярко выраженный антисоветский характер. 25 ноября 1936 года в Берлине были подписаны германо-японское Соглашение против Коммунистического интернационала и дополнительный протокол к нему. В документах содержались рассуждения о «подрывной деятельности» Коминтерна, угрожающей не только «спокойствию, общественному благосостоянию и социальному строю», но и «миру во всем мире». Договаривающиеся стороны обязались в течение ближайших пяти лет «поддерживать сотрудничество в деле обмена информацией о деятельности Коммунистического интернационала». В целях обеспечения такого рода сотрудничества в дополнительном протоколе объявлялось о намерении создать постоянную германо-японскую «антикоминтерновскую комиссию»[119].

Одновременно в Берлине было подписано германо-японское Дополнительное секретное военное соглашение. В нем договаривающиеся стороны обязались «не предпринимать каких-либо мер, которые могли бы способствовать облегчению положения Союза Советских Социалистических Республик» в случае его «неспровоцированного нападения» на Германию или Японию, а также «без взаимного согласия не заключать с Союзом Советских Социалистических Республик каких-либо договоров, которые противоречили бы духу настоящего соглашения»[120]. Подписание германо-японского Антикоминтерновского пакта положило начало сближению двух главных агрессоров, вынашивавших планы войны против СССР. Через год (6 ноября 1937 г.) к Антикоминтерновскому пакту присоединилась Италия. С объединением Германии, Италии и Японии в рамках Антикоминтерновского