Славянские мифы. От Велеса и Мокоши до птицы Сирин и Ивана Купалы - Александра Баркова

Магия куска хлеба – могучая и грозная. Если оставить недоеденный кусок на столе, настигнут бедность или болезнь. Доесть кусок за другим – забрать его счастье и удачу. Но хуже всего – ронять крошки изо рта: это предвещает смерть. Чтобы избежать безвременной кончины, крошку следует поднять, поцеловать и съесть (либо бросить в огонь). Становится понятен эпизод из «Повести о Петре и Февронии», где крестьянка, ставшая княгиней, непременно после трапезы сметает крошки со стола и съедает их. Это не крестьянское уважение к труду, с которым хлеб достается, а магическое действие, отвращающее от семьи князя болезни и другие беды.

Народное восприятие хлеба как воплощенной святыни органично совпало с идеями христианской евхаристии, где отношение к хлебу как к «дару Божьему» лишь немного видоизменилось по сравнению с языческим.

* * *

Ритуал приготовления хлеба был подлинным священнодействием: хлеб сажали в печь в полном молчании; пока он пекся, говорить разрешалось только тихо; запрещалось выходить из избы и многое другое. Разумеется, такой сакральный обряд не мог обходиться без содействия иных сил – и на помощь хозяйке приходили покойные, умершие предки ее мужа. Именно им доставался аромат горячей выпечки; иногда для них отламывали первый кусок от буханки и оставляли в особом месте.

Идея о том, что запах и пар, исходящие от еды, принадлежат предкам, свойственна едва ли не всем народам. Умершим подносят горячую пищу, пока от нее идет пар; когда пар сошел, ее можно есть живым. Таким образом через еду и огонь очага неразрывно связываются миры живых и мертвых, и мертвые участвуют в жизни своих потомков едва ли не повседневно. Подобные обычаи отражают представления, будто мертвые предки находятся рядом с живыми и мира мертвых нет вообще. Это очень глубокая архаика, она почти не сохранилась в высокоразвитых культурах, однако уцелела в японском синтоизме: для современной японской хозяйки нормально поставить на алтарь предков не только пищу, которую семья съест после того, как предки вкусят пар, но и даже стиральные порошки и моющие средства, чтобы заручиться магической помощью старшего поколения перед большой уборкой. Подобная жизнь вместе с покойными – уникальное явление в современном обществе, и то, что это не исчезло в Японии, объясняется, вероятно, сейсмическими рисками, из-за которых японская культура насквозь пропитана стрессом.

Стресс – сильнейший источник мифологического мировосприятия. При катастрофах естественно искать помощи у старшего поколения – живого или не очень. В романе Н. Чуковского «Балтийское небо» действие происходит в блокадном Ленинграде, у героини-школьницы погибает мать… и в страшнейшую блокадную зиму девушка постоянно общается с умершей, чувствуя ее поддержку, находя благодаря этому в себе силы. После таких предельно реалистичных описаний общения живого с покойником совершенно по-другому читаешь, например, сказку «Крошечка-Хаврошечка», где скончавшуюся маму девушке заменяет корова.

Если мы будем смотреть на мифологию не как на совокупность заблуждений невежественного человека, но как на отражение того, что происходит в душе любого (и может произойти с каждым из нас в условиях страшного стресса), то исчезнут все мнимые противоречия в представлениях о мире мертвых. Чем сильнее стресс – тем ближе предки. Опасность или риск неудачи – они рядом. Все спокойно – они где-то там, за лесом, за рекой. Хотим сами прийти к ним в гости – они лежат в своих могилах на кладбище. А если речь идет не о предках, а об умерших вообще, то они совсем далеко: в раю, в аду, в том мире мертвых, каким его видит данная религия.

Еще раз подчеркнем: когда речь идет об общении человека с предками, то имеются в виду покойные (покойники). Это слово означает всех, кто умер своей смертью и правильно похоронен. Как мы видим, покойные ведут достаточно активный образ жизни, который полностью подчинен правилам и созидателен, в отличие от поведения неупокоенных мертвецов. Обратите внимание: слово «покойник» и слово «мертвец» грамматически одушевленные (см. у Пушкина: «Тятя! Тятя! Наши сети притащили мертвеца» – в ином случае сказали бы «притащили труп»). Так язык бережет древние верования.

Славянская традиция общения с умершими лучше всего сохранилась в белорусском Полесье – там их называли дедами (независимо от пола и возраста). Так же именовался семейный ритуал, на который собирались все живые и мертвые: куда бы человек ни уезжал по делам, он непременно должен был вернуться к «дедам». Обряд начинался с того, что хозяин перечислял по именам всех умерших в этом доме, но присутствующими считались не только они, а все предки до одного. На стол выставлялась праздничная еда, и домочадцы какое-то время стояли вокруг в молчании, ожидая, пока поедят «душеньки» – то есть души покойных.

Мир мертвых – мир тишины, и при любых взаимодействиях с покойными следует или хранить молчание, или говорить очень тихо. Вспомним и минуту молчания в память о погибших на войне, которая вошла в европейскую культуру с 1919 года. Или новобрачных у памятников погибшим в Великой Отечественной (обычай, стихийно возникший в народе в первые послевоенные годы как форма участия павших отцов в свадьбах своих детей; это самый поздний всплеск культа мертвых). Крестьянка, в молчании сажавшая хлеб в печь, фактически ритуально обращалась к покойным за помощью. Молчание у гроба, молчание у могил… молчание можно назвать речью мертвых и разговором с мертвыми.

Поминальный ужин у белорусов (призывание дедов). Рисунок Станислава Багеньского, 1904 г. Багеньский С. Ставры – гам! Дзязы, прадзяды, прыходзьце к нам! / Tygodnik illustrowany – 1904, № 44(2348). – Str. 839

Но вернемся к ритуалу «дедов». Угощать «душеньки» могли не только паром от пищи, но и ею самой. Для этого часть пищи клали в специальную миску (а потом выносили под деревья) или на окно; бывало, ложки с едой опускали в миску и какое-то время ждали, чтобы души поели. Иногда после трапезы еду и посуду не убирали со стола, а оставляли на ночь – угощая покойных.

Важная особенность поведения за столом во время «дедов» – запрет на пользование ножом. Объяснения типа «чтобы не порезать “душеньки”» – несомненно поздние, а суть этого правила снова уводит нас к мифам творения. Мир до бытия мыслится как слиянный, нерасчлененный, в нем не существует границ (вспомним древнеиндийский образ матери богов Адити, чье имя означает «безграничность»), а акт творения – это как раз появление границ (так, в средиземноморском мифе ножом или серпом отрезали небо от земли). Именно поэтому при общении с миром мертвых запрещено резать и рубить; если же необходимо что-то разделить, следует ломать.