Самозванец - Теодор Мундт

Гаусвальд побледнел и поставил свой стакан на стол.

– Я, должно быть, не расслышал, – задыхающимся от бешенства голосом проговорил Биндер, – за чье здоровье предлагаете вы нам пить, господин вахмистр?

– За здоровье моей Неттхен и ее жениха, достойного господина Римера.

– Вот как? – воскликнул Биндер, с силой отшвыривая от себя стакан. – Вы предлагаете нам пить за здоровье этого прохвоста, этого бандита, этого разбойника? Ну уж нет! Пусть за его здоровье пьют кипящую смолу черти в аду, но честные гренадеры не будут портить вино из-за такой гадины.

– А, так вы для того зазвали меня к себе, чтобы обижать и насмехаться надо мной? – вставая, сказал Зибнер, в тоне которого звучала не обида, не раздражение, а какая-то мрачная покорность неизбежному.

– Мы не хотели и не хотим обижать вас, господин вахмистр, – мягко сказал Лахнер, – но вы должны понять наши чувства: ведь из-за этого Римера мы незаслуженно сданы в солдаты.

– Никаких чувств мне понимать не нужно, я знаю одно – вы меня обидели, и я знать вас не хочу. Капрал Ниммерфоль, подойдите-ка ко мне на минутку.

Ниммерфоль и Зибнер отошли в сторону.

– Скажите, капрал, почему эти двое продолжают оставаться тут? Ведь они не в наряде?

– Да не все ли вам равно, вахмистр? Что за важность, если они пришли навестить товарищей?

– Да, понимаете ли, я не могу успокоиться: а вдруг этот отчаянный парень исполнит свое дерзкое намерение и последует примеру Плацля?

– Ну и что? Какое дело мне и вам, если находящийся в отпуске солдат совершит какой-нибудь поступок за пределами линии укреплений?

– Вы плохой христианин, Ниммерфоль. Подобная дерзость равносильна самоубийству, и даже хуже его, так как самоубийца губит тело, а бросающийся к нечистому – душу. Мы не можем допустить, чтобы это совершилось.

– Да ничего не будет, успокойтесь. Ребята подвыпили и спокойно улягутся спать.

Зибнер, покачивая головой, вышел из караулки. Гренадеры молча допили вино и расположились на покой; неприятная история с вахмистром испортила их веселое, беззаботное настроение.

Вскоре в караулке слышалось только посапыванье спящих солдат.

Придя к себе домой, старый Зибнер никак не мог успокоиться. Он, кряхтя и вздыхая, переворачивался с боку на бок, пока не решился снова пройти в караулку, чтобы хоть силой удержать Лахнера от его дерзкого замысла.

Осветив фонарем спящих, он сейчас же заметил, что Лахнера среди них не было.

– Капрал Ниммерфоль! – отчаянно вскрикнул старик. – Где же он?

Этот крик разбудил спавших, которые в первый момент никак не могли понять, в чем дело.

– Кто «он» и что вы кричите, вахмистр? – сонливо спросил Ниммерфоль, протирая глаза.

– Где тот дерзкий гренадер, который хотел вскочить в дьявольскую карету?

– Да ушел, вероятно, домой. А сколько времени?

– Сейчас пробьет двенадцать.

– Господи! – воскликнул Вестмайер. – Биндер, Гаусвальд, вставайте скорее, мы чуть-чуть не проспали этого таинственного видения.

Гренадеры торопливо оделись и вышли из караулки. Зибнер, скорбно поникнув головой, поплелся за ними.

Ночь была очень светлой, полный месяц заливал снежные долины миллиардами искристых отсветов. Лахнера не было ни на валах, ни внизу на дороге.

– Уж не проспали ли мы привидение? – спросил Вестмайер. – Когда именно карета обыкновенно показывается?

– Между двенадцатью и двадцатью минутами первого, – ответил Зибнер.

– И карета проносится там внизу?

– Да… Но что это? Смотрите, на снегу видны следы: кто-то спрыгнул с вала и направился туда, к старой ветле. Так же сделал и Плацль. Наверное, дерзкий спрятался за деревом.

– Ну и пусть его стоит себе там, если ему это нравится.

– Нет, Ниммерфоль, я не допущу этого! – испуганно крикнул Зибнер. – Эй, гренадер под деревом. Смирно! Направо кругом марш!

Но ответом команде старого вахмистра было одно только немое молчание…

– Когда карета возвращается обратно? – спросил Вестмайер.

– Никогда.

– Ну, что же, если Лахнер не появится завтра, так в следующий раз нужно остановить карету на дороге и допросить пассажиров.

– Эх, вы, – горько усмехнулся Зибнер, – разве можно остановить и допросить нечистого? Но посмотрите… посмотрите… Как таинственно светит луна… Какие-то бледные тени проносятся по сторонам… Ветер завывает… Природа дрожит от страха перед чудом, которому надлежит явиться.

– Полно вам, господин вахмистр, – сказал Вестмайер, – у нас тоже имеются уши и глаза, и мы не видим и не слышим ничего особенного. Ночь, как ночь…

– Маловерные! Язычники вы, слепые язычники!

В этот момент издали донесся какой-то глухой шум. Старый Зибнер побледнел еще больше и принялся торопливо и истово креститься.

Вскоре показалась и карета, которая неслась, как ветер. Ночь была настолько светла, что экипаж можно было отчетливо разглядеть. Четыре вороных жеребца с черными султанами на головах мчали широкую черную карету с большими стеклами, блестевшими в лунных лучах.

Вдруг из-за дерева выскочил гренадер Лахнер. Он схватился сзади за рессору и побежал за каретой. Задок был приподнят. Лахнер на бегу ловко повернул крючок, доска заднего сиденья откинулась, гренадер в один момент вскочил на доску и исчез, как некогда Плацль… Через секунду воцарилась прежняя глубокая тишина…

– Еще одним безумцем меньше на свете, – глухо пробормотал Зибнер. – Даже без христианского напутствия…

VI. Отвага гренадера

«Так, – сказал себе Лахнер, постаравшись возможно комфортабельнее устроиться на своем малоудобном сиденье, – а теперь посмотрим, что будет дальше».

Лошади неслись, как ветер, и карета быстро мчалась по довольно глубокому снегу. Кучер изо всех сил нахлестывал лошадей, беспрерывно награждая их самыми отборными ругательствами на чистейшем венском диалекте.

«Однако, – подумал бесшабашный гренадер, – кажется, венская ругань признана самой подходящей даже в аду!»

Неожиданно лошади стали замедлять бег, и вскоре карета поехала почти шагом: она стала въезжать на крутой холм, дорога здесь была очень накатана, и копыта лошадей скользили.

Послышался шум опускаемого окна, и раздался мужской голос, сердито проговоривший:

– Эй, Фриц, ты заснул, что ли? Мы так далеко не уедем.

– Да, помилуйте, ваша честь, дорога-то какая. Надо было восьмерку лошадей брать, а четверка не может…

– Пожалуйста, без глупостей, – сердито оборвал его рассуждения пассажир, – кажется, я плачу достаточно. Ну, вперед.

Кучер принялся снова нахлестывать лошадей, и они прибавили шагу.