Персональные демоны - Лиза Десроушерс

Тэйлор наклоняется через стол.

— Ну, Хейдис Хай... уловил?

Он сдвигается на своем месте и кладет руку на спинку стулаФрэнни, смотря на меня с насмешливой полуулыбкой на лице.

— О, смотри-ка, все преимущества игры на своем поле.

Фрэнни перемещается ближе к нему, и я чувствую волнузахлестнувшей меня силы. Я глубоко вдыхаю, удерживая ее внутри, и склоняюсь к девушке.

— Не хочешь встретиться в воскресенье? Мы могли быпоработать над следующей схемой по английскому, — говорю я ей на ухо, используясвой самый убедительный тон.

— Прости, но в воскресенье у меня церковь, а потом я иду кдедушке. Как насчет субботы?

Я мог бы и сам догадаться, но все равно ее ответ как будтожалит меня. Габриэль разговаривает с Райли и Тейлор, но я вижу, как его улыбкастановится шире, что делает мне еще больнее. Тупой ублюдок.

Я весь сплошное очарование. Но силу не применяю.

— Ты не можешь пропустить одно воскресенье?

Она дарит мне извиняющуюся улыбку.

— Ты просто никогда не встречал моих родителей, но, уверена,не раз видел их по телевизору. Священник и главная монахиня.

— Хреново, да?

— На самом деле, нет. Они не так уж плохи.

Усмешка Габриэля все шире и шире.

Как описать мою семью? Не то чтобы я стесняюсь их, или ещечто. Я знаю кучу семнадцатилетних, которые все время ноют о своих семьях. Мои,по большей части, нормальные. Просто по-настоящему религиозны. Но я, можносказать, паршивая овца.

— Скажем так, я просто не всегда соответствую их высокимморальным стандартам.

Усмешка появляется на лице Люка, и он бросает взгляд черезмое плечо на Гейба.

— Мне нравится, как это звучит.

О, теперь мое лицо вспыхивает.

— Это еще не самое интересное. Мои сестры всегда и во всемлучше меня.

Он поднимает бровь.

— Мэри, Мэри, Мэри и Мэри?

Он такой дурак.

— Ну, да.

— Они старшие или младшие?

— Две старшие, две младшие.

— Не видел ни одной похожей на тебя девушки в коридорах.

— Мои сестры не ходят сюда.

— Серьезно?..

Ну, вот мне и стало неловко. Тейлор усмехается, и ячувствую, как она пинает меня под столом. Сучка.

Я наношу вилкой удар помидору, разбрызгивая сок и семенанебольшой лужицей на рвотном столе.

— Меня как бы выкинули из католической школы...

Он даже не пытается сдержать смех.

— О, мне определенно нравится, как это звучит.

Его усмешка заставляет мое сердце трепетать, а он все так жесмотрит на Гейба.

— На самом деле все не так ужасно, как выглядит, — говорю я,защищаясь. — Просто они там не совсем терпимы к тем, кто…

Тейлор не может сдержать себя.

— Она отказница...

Люк смотрит на меня.

— Это про войну?

— Это про католицизм. Она слишком много спрашивала в классерелигии, — говорит Тейлор.

Он вновь приподнимает бровь.

— И что именно?

Я кидаю на Тейлор негодующий взгляд.

— Ничего.

— Я искренне сомневаюсь, что они выгоняют учеников из школыза то, что они ничего не спрашивали.

— Я всего лишь задала пару вопросов о Боге.

Он наклоняется ко мне и внимательно смотрит, опираясь локтямина колени. Его глаза тлеют, словно угольки.

— И ты веришь в них? Во все эти вещи про Бога?

Я представляю Мэтта в гробу. Наверняка не так, как он насамом деле выглядел, потому что я никогда не видела этого. Я была слишкомбольна, чтобы встать и пойти на похороны. Снова эта картина, которая преследуетменя так давно, та, что я видела за секунду до того, как он упал... Я отодвигаюее наравне с всепоглощающим горем, которое я старательно держу взаперти, ивозвращаюсь назад, стирая изображение себя семилетней, вновь становясьсемнадцатилетней самой собой.

— Я все еще работаю над этим. — Слова еле проходят через моенапряженно сжатое горло и кажутся немного задушенными. Единственное, во что яна самом деле верю, я не могу произнести вслух. Нет никакого Бога. Не можетбыть.  Если бы он был, пришлось бы его ненавидеть. Так что, проще не верить.

— Ты веришь, — говорит Гейб, словно прочитав мои мысли.

Я впиваюсь в него взглядом.

— Ты понятия не имеешь, во что я верю.

Он поднимает мою руку и пальцами чертит на ней успокаивающийкружок, дрожь пробегает по всему моему позвоночнику.

— У меня есть идея, может, даже две, — говорит он, и егоголубые глаза смотрят в мои, и вдруг я совершенно уверена, что он видит менянасквозь, видит все... Я прерывисто вдыхаю и поворачиваюсь к Люку.

Беспокойство затеняет его лицо на мгновение, но так жебыстро исчезает.

И тогда он спрашивает:

— А что насчет другой стороны? — Его глаза странно блестят. —Ты веришь в Дьявола? в Ад?

Я смотрю ему прямо в эти черные глаза.

— Да.

Гейб отпускает мою руку.

— Едва ли это можно назвать справедливым. — Я слышу улыбку вего голосе, но не поворачиваюсь, чтобы посмотреть, потому что боюсь вновь бытьзахваченной в плен его взглядом.

В черных глазах Люка вспыхивают красные огоньки, и егоулыбка становится шире, когда он, расслабившись, откидывается на спинку стула, кладяруку позади меня.

— Вот и отлично. Так что там с субботой? Я выберу место?

Ммм... Эта улыбка меня убивает. Но лучше перестраховаться,чем потом жалеть.

— Как насчет моего дома?

— Со священником, главной монахиней, Марией, Марией, Мариейи Марией? Похоже, будет весело, — говорит он.

Я закатываю глаза.

— Просто нереально.

Я сижу на полу в своей темной квартире и периодически стучузатылком об стену, наблюдая, как испуганные летучие мыши пролетают за окном внаступивших сумерках. «Хочу, чтобы ты была здесь»[13] Pink Floyd пробирает меня до костей.