1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал - Вячеслав Никонов

Карл IX, замечал информированный голландский торговый представитель в Москве Исаак Масса, «отправил в Новгород через Ливонию войско из шотландцев, французов и шведов, чтобы они соединились со Скопиным». С этим вспомогательным отрядом под командованием генерала Делагарди и собственным войском Скопин двинулся от Новгорода Великого к Москве, очищая северо-запад страны от тушинских войск. Серьезное столкновение с ними произошло под Тверью, где силы Лжедмитрия II были разбиты. Успех сопровождал все операции Скопина-Шуйского, хотя от шведов, которым задерживали жалованье, помощь была небольшая.

Но, решая одну проблему и опрометчиво считая Лжедмитрия II большим злом по сравнению с поляками, Василий Шуйский породил другую. Сигизмунд III, претендовавший и на шведскую корону, счел договор Шуйского со Швецией достаточным основанием, чтобы объявить войну России.

Оскар Халецки объясняет: «Непосредственной причиной вторжения Польши был союз, который новый царь Василий Шуйский заключил в предыдущем году со Швецией… Василий обещал, в свою очередь, сотрудничать с ними в борьбе против Польши. Это был, конечно, открытый вызов Сигизмунду III, потому что с 1600 года он находился в состоянии войны со своим дядей — королем Швеции Карлом IX. Соперничество внутри династии Ваза теперь объединилось со старым соперничеством двух стран на землях Балтики, где поляки надеялись получить Эстонию, а шведы, несмотря на впечатляющие польско-литовские победы, проникли вглубь Ливонии».

Убедив сенат и сейм, что война с Москвой необходима в интересах Польши, Сигизмунд III лично выступил в поход. Он пересек русскую границу и в сентябре 1609 года осадил Смоленск. С осады этого города начался период открытой польской интервенции в Россию. Смоленск 18 месяцев героически защищался, сдерживая польскую армию.

Николай Иванович Никитин из Института российской истории РАН изучил тогдашние планы Сигизмунда III: «В 1611–1612 гг. в переписке с римским папой и европейскими монархами он, убеждая „мировую общественность“ в правомерности своих действий в „Московии“, сравнивал их с походами испанцев в Африке и Америке, а русских называл дикарями, подобными африканским и индейским племенам, и врагами всего христианского мира. Широкое распространение в Речи Посполитой получили идеи, согласно которым раз „несколько сот испанцев победили несколько сот тысяч индейцев“, то и „московитов“ будет покорить несложно, ибо они „вряд ли храбрее индейцев“. В этой связи планировалось создание на русской территории укрепленных польских поселений, и в качестве образца таковых брались португальские крепости в Северной Африке… Но опасность существованию Русского государства исходила в то время не только от ближних европейских соседей. В 1612 г. английский Государственный совет рассматривал предложение о захвате земель между Архангельском и Волгой или об установлении английского протектората над водным путем до Каспия. Выгоды от этого предприятия сопоставлялись с теми, что были получены вследствие открытия Колумбом Вест-Индии».

Польский король отовсюду получал вести, что его предприятие не встретит серьезного сопротивления, что москвичи с радостью свергнут непопулярного царя Василия, что Смоленск мечтает сдаться. Все оказалось не совсем так. Польско-литовские власти уже не прикрывались идеей «праведного воцарения» на русском троне самозванца.

Оборону мощной смоленской крепости возглавлял воевода Михаил Борисович Шеин, который отказался ее сдать и мужественно сражался против многократно превосходящих польских сил.

Меж тем, разбив у Калязина монастыря войска Сапеги и Ружинского, выступивших от стен Троице-Сергиева монастыря, Скопин-Шуйский продвигался вперед, пополняя свои ряды костромскими, ярославскими и «иных городов людьми». В начале октября его отряды заняли Переяславль-Залесский, Александрову слободу. Благодаря действиям Скопина-Шуйского устанавливались связи между Москвой и ополченцами западных и северо-восточных русских городов, в том числе с Нижним Новгородом.

В июле 1609 года Шереметев с войском отправился из Нижнего Новгорода в сторону Москвы — вдоль правого берега Оки к Мурому. Хан Ураз-Мухаммед с отрядом касимовских татар, мордвы и бортников попытался воспрепятствовать его продвижению, и 10 августа недалеко от Мурома в решающем бою Шереметев взял верх. Он преследовал противника до Касимова и взял город. Находившиеся там пушки отправили в Нижний, касимовские татары присягнули царю Василию. Шереметев же вернулся в Муром, а к началу сентября был во Владимире. Оттуда он попытался взять Суздаль, но получил отпор от войска Лисовского, что задержало Шереметева во Владимире на два месяца.

После ухода из Нижнего войска Шереметева на подступах к городу, остававшемуся без военного прикрытия, вновь оживились тушинцы. Центром их сосредоточения вновь стал Арзамас. В Нижнем 12 октября был «всполох от воровских людей». Продолжалось восстание черемисов, подкрепленное волжскими казаками. Произошел бой сменившего Алябьева на нижегородском воеводстве князя Алексея Михайловича Львова с «воровскими казаками и черемисой» у села Ельня.

Только 11 ноября Шереметев подошел к Александровой слободе — навстречу Скопину-Шуйскому. Два войска соединились, чтобы идти на вызволение Москвы от осады тушинского воинства. Как справедливо замечал Исаак Масса, процесс создания объединенного войска «длился так долго, что едва не пришел конец, ибо против всякого чаяния Москва больше года выдерживала осаду, пока эти освободители подходили к ней и соединялись вместе, неприятель тем временем опустошал всю окрестную страну и занял большую часть укрепленных мест».

Соединенные российско-шведские силы были теперь в состоянии разгромить тушинский лагерь — если бы он уцелел до их прихода под Москву. Но он исчез раньше. И не столько из-за угрозы со стороны войск Скопина, Делагарди и Шереметева. Опаснее для Лжедмитрия II оказался поход короля Речи Посполитой.

Сигизмунд III отправил в Тушино гонцов сказать осевшим там полякам, что им приличнее служить своему королю, чем русскому самозванцу. Не все польские тушинцы откликнулись на этот призыв. Как замечал Платонов, «тушинские паны привыкли уже смотреть на Московское государство как на свою законную, кровью освященную добычу, и один слух о походе короля возмутил их».

Но Сапега, осаждавший Троицкий монастырь, и большинство тушинских поляков склонились на сторону короля — хотя бы потому, что он обещал жалованье, которого они давно не видели от Лжедмитрия II.

В лагере самозванца произошел раскол. Его авторитет пал ниже некуда, над ним потешались в глаза и за глаза, особенно влиятельный гетман Ружинский. Самозванец предпочел переместиться в Калугу, за ним последовала и Марина Мнишек. Но теперь в лице Лжедмитрия II Польша обрела открытого врага.

В Калуге возник новый «царский двор», который проявил большую активность — не в последнюю очередь в борьбе именно с поляками. «Дмитрий написал во все города, оставшиеся на его стороне, — подтверждал Конрад Буссов, — чтобы всех поляков, которые были в их местах или придут туда, убивали, а все их имущество доставляли ему в Калугу… Боже милостивый, сколько благородных поляков при этом непредвиденном обороте дела плачевно лишилось жизни, было притащено к реке и брошено на съедение рыбам!»