Когда распахиваются крылья - Екатерина Андреевна Самарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я зашёл в столовку и осмотрелся. Тёмка уже сидел за столом своего одиннадцатого класса у стены и нагребал ложкой слипшиеся макароны. Он что-то говорил, а несколько его одноклассников громко ржали и поддакивали. Я торопливо отвернулся, как будто не заметил, и прошёл к своему столу.
Как всегда, осталось одно стоячее место с краю стола. Одноклассники, заняв все самые лучшие места, теперь торопливо разбирали тарелки и стаканы с чаем, громко перекрикиваясь. Я занял пустое место на углу стола и отвоевал свою порцию, чай и хлеб. Присмотрелся к тарелке, понюхал: пахло вроде съедобно, но выглядело, как всегда, странновато: разваренные почти в тесто макароны, облитые чем-то ярко-оранжевым, сверху коричневый, а снизу серый кусок непонятной резины, лишь отдалённо напоминающий котлету, всегда слишком сладкий в липком от сахара стакане чай и чёрствый хлеб. Не очень аппетитно, но другого в нашей столовке никогда и не было, а я только сейчас понял, как оголодал. Хотя когда шёл в столовку, решил только глотнуть чаю, чтобы быть готовым. Все ещё сомневаясь, я осмотрел котлету со всех сторон, чуть помедлил, а потом расслабился и философски пожал плечами. Ну и пошёл Тёмка в топку! Что теперь, из-за этого придурка мне вообще не есть? Я потянулся за вилкой, но все их уже расхватали, остались только две древние алюминиевые ложки, которые всегда разбирались в последнюю очередь — считалось, что ими есть западло. Серый сбоку от меня заметил это и снова развёл руками: мол, чувак, все понимаю, но я-то каким боком виноват? Я в ответ снова махнул рукой: ничего, все нормально. Что-то слишком много неудач для человека, которого сам Бог избавил от участи неудачника, подумал вскользь.
Чертыхнувшись, я выбрал ложку почище и поприличнее и начал почти не жуя проглатывать еду с тарелки. «Не жуя» был главный принцип обедов в нашей школе. Мы с младших классов знали, что чтобы сохранить еду в желудке, ни в коем случае нельзя долго жевать и уж точно нельзя задумываться о том, что жуёшь, потому что, зажевавшись, можно было обнаружить во рту что-то, напоминающее слизняка — скользкое, нежующееся и даже, кажется, двигающееся. Особенно этим радовали котлеты, которые повара упорно называли непонятным, но аппетитным словом «Шницель». Ну, шницель или нет, а присматриваться к отпиленному вилкой куску категорически не рекомендовалось.
Я быстро побросал еду в рот — на тарелке её было не очень много — и остановился только, протянув руку к чаю. В этот момент на обеденной перемене наступало время единения класса. Если до этого над столом замерло сосредоточенное молчание с растворённым в нём чавканьем и звуком жующих челюстей, то когда все самое страшное — лапша, иногда пюре или квашеная капуста, с котлетой — были съедены, наш стол, как и все остальные, резко оживлялся. Сегодня все вместе обсуждали контрольную по физике.
— Да ладно вам, народ! — сыто и довольно откинулся на окно Серый. — Вообще не трудная контроша была, я минут за двадцать все задачи решил. Остальное время мы с Васяном в морской бой рубились. Он, кстати, продул.
Я лишь молча кивнул, не уточняя, что играть начали только за семь минут до конца урока. Да и не продул я, строго говоря, просто доиграть мы не успели, а у меня было больше кораблей подтоплено, чем у него.
— Я только три задачи решила, и то ответы с вашими не сходятся! Теперь точно трояк будет, — простонала в стакан с чаем Валька Петрова — хорошистка, все лезущая в лидеры класса, но постоянно проваливающаяся на всех контрольных.
— Да не боись, Валька! — покровительственно похлопал ей по плечу Серый, — может, это у меня ответы неправильные.
— У тебя, конечно, — беззлобно буркнула Петрова, — у олимпиадника-то по физике!
Серый довольно потянулся, как сытый кот. Конечно же, он прекрасно знал, что ошибок у него нет, а подбодрил Петрову только ради её этой полувосхищённой-полузавистливой фразы.
— Контроша была несложная, потому что мы тупые и сильно отстаём, — серьёзно заметила Женька Стерхова, как всегда красивая, неулыбающаяся и задумчивая. — На экзамене наверняка намного сложнее будет.
— Да ну тебя, — добродушно откликнулся Серый. — Ничего мы не отстаём и все успеем. И вообще, Женька, не мешай наслаждаться триумфом.
Женька посмотрела на него равнодушно-уничижительно и отвернулась, махнув рукой. Серый тут же выпрямился и покрылся красными пятнами.
— Васян, Мишка, пошли, отнесём тарелки, — стараясь говорить тем же довольным голосом, кивнул он нам головой, как будто даже не заметил Женьки. Мишка согласно кивнул и встал, я за ним. Краем глаза я увидел, как встрепенулась Олеська и зашикала на Катьку: видимо, все весёлое ожидалось сейчас. Я осмотрелся: Тёмка все также сидел за своим столом и делал вид, что совсем меня не замечает, но я все же уловил, один быстрый взгляд, брошенный в мою сторону. Готовится, значит. Я быстро просчитал все возможные пути к отступлению. Грязные тарелки нужно было нести на раздачу, где дежурные соскребали с них остатки макарон и уносили в кухню. Сейчас мне надо пройти вдоль нашего стола до раздачи, оставить там тарелку и стакан и, чтобы выйти из столовки, пройти мимо стола одиннадцатиклассников, где уже наверняка Тёмка подготовился к этому. И что теперь? Потакать Тёмкиному плану? Ага, щас, бегу и падаю. Я резко развернулся, обошёл столы малышни посередине и вышел в проход прямо перед столом одиннадцатиклассников. «Только бы не запнуться! Только бы не запнуться!» — мысленно повторял я, ибо я-то себя прекрасно знал — уж если для меня не составляло особого труда запутаться в своих ногах на ровной дороге, то уж тут, среди скамеек и столов — раз плюнуть.
Не споткнулся. Я вышел из среднего ряда столов в проход прямо перед Тёмкиным носом. Тот явно этого не ожидал и не успел притвориться, что случайно меня увидел, и быстро вспомнить все, что хотел сказать, поэтому пришлось импровизировать.
— А! — начал он, а у меня