Когда распахиваются крылья - Екатерина Андреевна Самарова

его внимания, взъерошился, но передумал и ускакал за курицами ковыряться в земле. Я с облегчением выдохнул и торжествующе улыбнулся. Мне все это не приснилось! Вчера я встретил Гошу, он сотворил со мной своё божественное колдунство, и теперь я не неудачник! На душе вдруг стало легко и захотелось от радости побегать с криками по двору, как Женька. Значит, надо всего лишь пережить несколько дней, пока история с лужей не забудется, и потом уже никто про меня не скажет, что я Васяк-Наперекосяк!

В приподнятом настроении я зашёл домой. Папа уже стоял в прихожей, собираясь уходить на работу.

— А, Васька! Доброе утро, я и не видел, как ты встал, — жизнерадостно сказал он, надевая куртку.

Я пробурчал себе под нос: «Доброе утро!» — и побежал в комнату выключать будильник на телефоне, разразившийся трелью на весь дом.

Через час, когда папа ушёл, я, довольный до самых кончиков ушей, собрал рюкзак, быстро выпил чай, прожевал кусок хлеба с маслом и начал одеваться. Что бы там не придумал Тёмка, сегодня я смогу ему ответить — потому что не буду бояться в буквальном смысле упасть в лужу. Женька уже крутился около меня, пытаясь заглянуть в рюкзак и стащить оттуда какую-нибудь ручку или карандаш.

— Мама, я с Васей хочу! — начал поднывать он. — Почему он идёт, а мне нельзя?

— Потому что ты ещё маленький, — с привычным вздохом откликнулась мама из кухни, убирая кружки и тарелки со стола. — Вот вырастешь и будешь ходить в школу, как и Вася.

— Но я сейчас хочу! — капризно крикнул мелкий, зарываясь по локоть в мою сумку. — А-ай!

Женька тут же выдернул руку, тряся ей в воздухе. Его лицо так знакомо скривилось, обиженно выставив вперёд нижнюю губу, что я не выдержал и рассмеялся, и только потом заметил капли крови, размазавшиеся на рюкзаке и футболке брата. Женька услышал мой смех, скривился ещё больше и заорал на весь дом. Я тут же подлетел к брату и схватил его за руку. А потом чуть не отпрыгнул назад от неожиданности: в вену Женьки впился длинной иглой циркуль и теперь жутковато шевелился в такт движениям мелкого.

— Ну что там опять у вас? — устало спросила мама с кухни.

— Вася опять злой, — прорыдал Женька, — и смеётся надо мной!

— Да не смеюсь я! А ну дай сюда! — я выдернул из его руки циркуль вытер его о куртку. Потом взял Женьку за руку и осмотрел: ничего страшного, ранка сама скоро затянется, нужно только кровь остановить. — Мелкий, больно?

— Д… Н-нет, — всхлипнул Женька, отчаянно тряся рукой.

— Ну и хорошо. Иди возьми вату — помнишь, я тебе показывал, где она — и положи на ранку. Понял?

Женька, всхлипнув, кивнул и умчался в комнату за аптечкой. Я посмотрел на его спину, и отвратительное чувство вины кольнуло прямо в самое сердце. Как вообще циркуль мог выпасть из футляра, когда я иногда и двумя руками не мог его открыть? Я чуть подумал и отмахнулся: да не может такого быть. К тому же ранка совсем небольшая, даже Женька самостоятельно справится. Я чуть потоптался на месте, потом отогнал сомнения и, прокричав: «Пока, мам, пока, Женька!» — вышел на улицу.

Школа была в центре деревни, на другой стороне реки, пятнадцать-двадцать минут пешком от нашего дома. Вроде бы недалеко, но раньше этого времени мне вполне хватало, чтобы по пути ухнуть в реку с моста, встретиться с особенно злобным гусем, потерять пенал с ручками, быть облитым с ног до головы проезжающей мимо машиной и даже подцепить одинокого весеннего клеща. Поэтому сейчас я, не веря своей удаче, осторожно спускался с горы, стараясь не поскользнуться на растаявшей после ночных заморозков грязи. Идти было тяжеловато, ноги так и грозились пуститься с горы наперегонки. Сначала я шёл тихо, старательно подбирая место на дороге, чтобы сделать новый шаг. Но потом подумал: «А какого фига?» — закрыл глаза, чтобы не видеть, как в очередной раз небо поменяется местами с землёй, выдохнул и, отпустив наконец ноги, рванул с места. Мысли догнали меня только у подножия горы, когда я открыл глаза и осознал, что не скатился с неё кубарем, как обычно. Довольно присвистнув, я в приподнятом настроении зашагал в школу.

Школа у нас была небольшая, двухэтажная, вся, от фундамента до крыши исписанная выпусками предыдущих годов. На краю большой асфальтированной площадки перед школой стоял полуразвалившийся памятник ветеранам Афганистана. Все учителя и директор школы постоянно напоминали нам, что в нашей школе учился один из воинов-интернационалистов. Кто такие эти воины-интернационалисты, я не знал, да и особенно не интересовался, но почему-то тайно этим гордился. И когда меня спрашивали в райцентре, где я учусь, я всегда объяснял одинаково: в школе, где ещё учился наш районный герой-афганец. И меня всегда понимали и больше не переспрашивали.

Через узорную облупленную калитку я вошёл на школьную площадку, осторожно осматриваясь. Этот гад запросто может быть здесь — курить где-нибудь под кустами со своими дружками-дебилами. Ну да, точно, и совсем не под кустами: Тёмка стоял прямо перед входом в школу и опять ржал, окружённый своими прихлебателями. Что он там им рассказывает, сразу стало понятно без слов: как только они заметили меня, тут же покатились со смеху, хватаясь за бока.

Я тут же вспыхнул до самых ушей, но притворился, что их не замечаю. Как бы проскочить мимо них в школу, чтобы не слышать, что они там болтают? Не успел я подумать об этом, как из дверей школы вышел наш физрук Тольмихалыч.

Тольмихалыч — или Анатолий Михайлович — был огромным двухметровым мужиком с кулаками с мою голову, вполне добродушным, но именно его единственного во всей школе побаивался Тёмка. Наверное, потому что когда на щетинистом с золотыми зубами и чертами головореза лице Тольмихалыча появлялась ясно считываемая укоризна, бежать без оглядки хотелось всем, от салаги-первоклассника до директора школы. Впрочем, Тольмихалыч был незлым и даже справедливым учителем, не то что наши некоторые истеричные училки: он никогда над нами не издевался, и если и шутил, то никого не обижал. Но и спуску никогда не давал — особенно таким, как Тёмка.

Облегчённо вздохнув — так крупно мне уже давно не везло! — я с удовлетворением отметил, как Тёмка сдулся и попытался сделаться незаметным, что у него получилось плохо. Тольмихалыч скосил на него взгляд, усмехнулся и остановился почти прямо перед входом в школу, ковыряясь в своём телефоне. «Вот сейчас!» — подумал я и быстро зашагал