Скверные истории Пети Камнева - Николай Климонтович

Как-то вечером по пьянке они повздорили с Татьяной, и Петя демонстративно отправился домой. Но, достигнув своего подъезда, он соскучился и решил помириться с подругой. Было часа два ночи, когда он появился в вестибюле ее общежития. И старик-вахтер, в прошлом заслуженный стрелок вооруженной охраны, до сих пор носивший истлевшую гимнастерку с дырочками от погон, отказался его пропускать. Пьяный Петя очень возмутился. Ты же меня знаешь, сука , заорал интеллигентный Петя, вертухай поганый, людям любить мешаешь . С этими вдохновенными словами, возмущенный столь явной несправедливостью мира, Петя бросился вахтера душить. Перепуганный старик успел нажать какую-то кнопочку под столом, наряд университетской милиции был тут как тут через минуту, и Петя оказался в камере предварительного заключения, в обезьяннике , как это называлось.

Этот самый вахтер был незлым человеком. И не хотел ни с кем ссориться, но тихо жить на пенсию и скромный приработок, чтоб его никто не трогал. Однажды он поведал Пете, который, будучи в добром расположении духа любил общаться с простыми людьми, и угостил как-то вахтера портвейном, что сам-то он, охраняя лагеря, никого не убил, хоть все вокруг были сущие звери, пугнул только двоих не насмерть . Теперь старик и сам был не рад такому обороту дела и позвонил Татьяне на ее этаж. Узнав в чем дело, Татьяна разбудила казачку Надю, у которой имелся ухажер-лейтенант в этом самом отделении, с которым она коротала время в ожидании египетского жениха. И уже с утра Петю выпустили из «обезьянника», и Татьяна, Надя, ее стажер и Петя пили целый день в компании милиционеров виски Клаб-99 , каковым диковинным напитком, похожим по вкусу на политуру, облагодетельствовали Москву в тот год венгерские соратники по Варшавскому договору. Расплатившись таким образом за освобождение, веселый острожник Петя отправился домой – помыться и переодеться. Но утром следующего дня в квартиру Камневых позвонили из того же отделения милиции, где на дежурство заступила новая смена, и попросили подъехать с тем, чтобы уладить какие-то формальности. Доверчивый Петя, чем уйти в партизаны или пропасть без вести, поперся в милицию, где его встретила совсем незнакомая и трезвая смена милиционеров, откопавшая в сейфе не уничтоженный Петиными собутыльниками протокол задержания. Петю взяли под белы руки и отвезли в народный суд.

Суд, по рассказам Пети, происходил так. Судья, не поднимая глаз от бумаг, громко говорила:

– Иванов, жену бил?

– Она сама, гражданин судья.

– Пятнадцать суток. Петров, мешал спать соседям?

– Так они, гражданин судья…

– Пятнадцать суток… Камнев. – И тут она подняла голову. – Вам повезло, Камнев, в деле есть признаки статей «злостное хулиганство» и «сопротивление властям». На первый раз пятнадцать суток.

Петя вспоминал свое недолгое заключение, как весьма забавное приключение. Первую ночь, правда, его продержали в том же «обезьяннике», окошко с решеткой под потолком подвала, в разбитое стекло дует. Но ушлые сокамерники, мирные добродушные работяги, радостные от того, что все так хорошо обошлось и они легко отделались, а челюсть я ей все-таки свернул , радовался один из них, ухитрялись выбрасывать в окно, под ноги сердобольным прохожим, записочки с телефонами домашних и адресом узилища. Петя поступил так же, написав телефон Татьяны. Как ни странно, побитые бабы, сами же обратившиеся в милицию, теперь тащили мужьям сигареты и даже чекушки, совали в окно, жалея, что по собственной глупости и злобе навредили семье: сидельцам потом на их производствах срезали премиальную тринадцатую зарплату и снимали с очереди на квартиру. К Пете никто не пришел. Он нашел в камере книжку без обложки и принялся читать, не зная, что это такое. Книжка была про войну и недурно написана. Много позже выяснилось, что это был Горячий снег .

Потом Петину группу загрузили в воронки и привезли в Бутырскую тюрьму. Никто не охранял их, иди куда хочешь, и один из страждущих, холостой худой мужик, заскочил в троллейбус и был таков. Позже Петя встретил его в камере в пансионате Березки , как называли декабристы , то есть сидевшие по декабрьскому указу об административных наказаниях, загородную зону: беглеца задержали под вечер в его же комнате в коммуналке, где он опохмелялся, опять отвезли в суд, набросили еще пять суток и отправили прежним маршрутом.

В Бутырках казенный народец загружали в тесные камеры, человек по пятьдесят в каморку, рассчитанную на четверых. Через какое-то время духоты и стеснения выводили по одному на медицинский осмотр, и заключенные проходили мимо нестарой врачихи, которая никого не осматривала, но будто пересчитывала. Стихийный правозащитник, Петя на вопрос, есть ли у него жалобы, отвечал что-то в том духе, что, мол, чем устраивать балаган, посмотрите лучше, в каких условиях у вас находятся люди . На эту бестактность врачиха отреагировала без гнева, привыкла к сумасшедшим, и, устало приказав Пете отойти в сторону, кивнула конвоирам. Они вывели Петю из строя и посадили на табурет, причем один из них вооружился машинкой для стрижки. Петя сообщил им, что стричься не будет, после чего его быстро и умело привязали к табурету брезентовыми ремнями. И постригли под ноль, и прекрасные Петины волнистые кудри, как у Ленского, остались лежать шатеновой грудой на грязном тюремном полу.

Вообще, на Петю, изучающего жизнь во всех ее проявлениях, тюрьма произвела сильное впечатление. И пуще другого, даже больше стрижки, к чему он отнесся философски – новые вырастут , понравилась тюремная баня. Из Солженицына он знал кое-что о порядках в советских застенках, порядки со сталинских пор не изменились. Петю удивил архитектурный размах этого строения царских времен, бывших конногвардейских казарм. Баня была устроена в гулком каменном зале – так выглядят, наверное, чертоги ада. Заплесневелый потолок терялся в болотном мареве, откуда тускло светили невидимые светила, и свисало много прямых ржавых водопроводных труб. Заключенные снимали одежду и вешали ее на передвижную вешалку, и этот подвижной гардероб вдруг уезжал куда-то в сторону, теряясь в тумане, – на прокаливание , сказали бывалые люди. Голые, озябшие на каменном полу грешники получали каждый по кубику коричневого хозяйственного мыла, пахнувшего дегтем, никаких шаек и мочалок предусмотрено не было, и вдруг из всех труб начинал хлестать кипяток. Сунув туда руку на секунду, можно было намочить мыло и намылиться. Кипяток иссякал так же неожиданно, как возникал, и из трубы принималась хлестать ледяная вода. Безусловно, этот контрастный душ помогал административным хулиганам проститься с остатками хмеля.

В Березках , в камере человек на пятьдесят, Петя в первую ночь был вертолетчиком , то есть спал на каменном полу на выданном на ночь лежаке, совсем пляжном. Но уже на вторую для него нашлось место на теплых нарах. Вообще, прочие буяны-сокамерники относились к Пете с приязнью и уважением. Скорее всего, потому, что он, единственный, был наголо обрит. Это был, конечно, знак тюремного отличия. Нашелся и дружок по разуму, студент Петиных лет, парень сметливый, он попал сюда после того, как задержавшему его ночью рядом с автомобильной стоянкой милиционеру он решил продекламировать пару цитат из Пира Платона. Был и еще один интеллигент, кандидат биологических наук. Он входил в метро на пару с пьяным приятелем, с которым они возвращались из гостей. Приятеля загребли в вытрезвитель, он же, попытавшись вступиться, оказался здесь. Самым обидным в своем положении он считал то обстоятельство, что сам вообще не пил ни грамма по причине язвенной болезни.