Все хорошо, пока хорошо - Хьелль Аскильдсен

— Закройте ему глаза, быстро, нельзя, чтоб он смотрел на вас.

— Предрассудки, — сказал Якоб, закрывая ему глаза.

— Надо помолиться за него, — сказала теща. — Он был хороший человек?

— Мне так кажется, я его мало знал. Он был очень ребячлив и любил розыгрыши. Например, позавчера он высыпал два пакетика перца в зонтик фру Стафф, она чуть не лопнула от чиха, у нее стала такая красная рожа, будто она хорошенько разговелась на Пасху. Но я не думаю, что он поступил так со зла.

Теща сложила руки, закрыла глаза и заговорила:

— Господи, Ты все видишь, Ты видишь и этого мужчину, что лежит здесь. Возьми его в Свое царствие, не по нашему желанию, а по Твоему. Во имя Христа. Аминь.

Якоб вышел и снова сел на лестнице. Ну вот, умер, подумал он. Зачем он полез на это дерево, ведь не мальчишка. Наверняка ему не пошло на пользу, что я пер его вниз, как бы они не повесили вину на меня. Тогда я спрошу их: вы думаете, это было легко? И я волочил его на своем горбу два километра, чтобы уморить?

Старухина дочь вышла и села рядом с ним.

— Отмучился, — сказала она.

— Доктора долго ждать?

— Как получится. У него есть родственники?

— Нет, насколько я знаю. Здесь, по крайней мере. По правде говоря…

— Что?

— Его нужно будет похоронить.

— Конрад идет.

Тот не торопился. Он пылил по дороге, вздымая серые клубы.

— Он умер, — сообщил Якоб.

— Я так и думал. А теща?

— Она говорит, что не вынесет, чтобы он там лежал. Она утверждает, что смерть заразна. Давай перетащим его?

— Я не стану, — сказал Конрад. — Не буду я дотрагиваться до мертвеца: если смерть заразна, значит, заразна. Увидим.

— Тебе бы это понравилось, да?

— Не твое дело.

Он прошел мимо и скрылся в доме.

— Он не то чтобы обожает ее, да?

— Ничего странного, она лежачая, ни на что не годная. Валяется так уже пять лет и проваляется еще пять, самое малое. Она просто-напросто не желает умирать, ни за что. Не так-то это приятно.

Он взглянул на нее:

— Как тебя зовут?

— Роза.

Ой, изумился он, я б ее так не назвал. Очевидно, в день крестин она выглядела иначе. Роза. Так ведь только коров кличут, разве нет?

— Я первый раз слышу такое имя.

— Это все мой отец. Он был помешан на цветах. Мою сестру зовут Ирис. Хочешь посмотреть наш сад?

Следом за ней он обошел вокруг дома и колодца. Цветов почти не было видно среди сорняков.

— А чего ты так на меня смотришь? — спросила она.

— Ничего.

— Нет, скажи.

Роза, подумал он. Вот роза расцвела. All right!

— Из-за тебя я позабыл товарища.

— Роза! — крикнул Конрад.

Они его не видели.

— Роза!

— Теперь не отстанет. Тюфяк тюфяком, но если ему что в башку втемяшится, не успокоится.

— Роза!

— Я вернусь, — сказал Якоб. — В следующее воскресение жди на том конце поля.

Они повернули к дому. Конрад стоял у колодца.

— Я показывала ему сад.

— Он что, садовник?

Ему не ответили. Они различили шум мотора. Потом увидели огромное облако пыли, затем рассмотрели машину. Это была карета «скорой помощи». Она подлетела к самой лестнице. Рядом с шофером сидел мужчина в белом, он стремглав выпрыгнул наружу.

— Он умер, — сказал Якоб.

— Где он?

Они все, и шофер тоже, поспешили в дом, вместе с тещей и покойником набралось семь человек. Каморка не была на это рассчитана.

— Не напирайте! — крикнул мужчина в белом и набросился на тело. Похоже… К сожалению, он мертв.

— Он умер почти час назад, — сообщил Якоб.

— Отлично. Где бы я мог осмотреть его?

Они вышли наружу и стали ждать.

— Вы его заберете? — спросил Конрад шофера.

— Мы возим только больных.

— Он не может лежать тут. Мы его вообще не знаем.

— Послушайте, — сказал Якоб. — Вы обязаны отвезти тело в морг. Родственников у него нет.

— Морг по воскресеньям закрыт.

Они стали ждать доктора.

— Вот, возьмите, — сказал он, помахивая свидетельством о смерти. Якоб взял бумагу. — Насколько я понял, он не здешний. Хотите, мы транспортируем его домой?

— У него нет родственников.

— Но он ведь где-то жил?

— Безусловно. Снимал комнату на улице Эвре Хавнегате.

Они сходили в дом и вынесли его на носилках. Якоб устроился внутри в машине, вместе с Малвином. Роза стояла на крыльце и махала, он махнул в ответ в заднее стекло. Малвин был закрыт простыней. Хоть до дому довезут, подумал Якоб.

Машина остановилась у въезда на Эвре Хавнегате. Шофер выяснил номер, проехал еще сотню метров и затормозил у дома 82. Якоб порылся у Малвина в карманах и нашел ключи. Он жил на третьем этаже, вход со двора. Лестница была крутая и узкая, им пришлось прикрутить его ремнем к носилкам.

— Кто там? — спросил пожилой женский голос. Квартирная хозяйка.

— Это Мартин Хансен, — ответил Якоб. — Он умер.

— Вы, надо надеяться, не собираетесь тащить его сюда?

— Живет он здесь? — сказал шофер. С него лил пот.

— По-вашему, я должна сдавать квартиру трупу?

— Только одну ночь. Морг открывается в восемь утра. Больше его девать некуда.

— Везите в больницу. Куда угодно, только не сюда.

— Он заплатил за свое жилье, верно?

— Но он мертв. Вы не имеете права… я одинокая старая женщина, я с ним одна не останусь.

— Я побуду с ним, — вызвался Якоб.

Они внесли его и положили на кровать. Уходя, шофер забрал простыню и носилки. Якоб нашел в шкафу пиджак и закрыл Малвина по бедра. Хозяйка исчезла. Он сел в старое кресло-качалку спиной к стене. Надо покушать, подумал он, я не ел семь часов. Он вышел в коридор и постучал к хозяйке.

— Я ненадолго выйду поем. Я не ел уже восемь часов.

— Я вас накормлю. Заходите. Я быстро. Садитесь. Нет, не сюда, это место моего покойного мужа, он умер шесть лет назад, хотя был моложе меня, — удар. Видите, вон он, над синей лампой. Он был прекрасный человек, а теперь я одна как перст. Хорошо, пойду принесу вам поесть.

Он сел у окна и посмотрел на улицу. Изредка проедет машина, а так — ни души. Шесть вечера. Хозяйка сновала из кухни в комнату.